Кристальный пик

Гор Анастасия

Больше никто из нас не произнес ни слова. Пока я умывалась, вычищала из-под ногтей грязь и терла шею, Солярис держался поблизости, но на таком расстоянии, что даже свечение светлячков, снова поднявшихся в воздух, больше не доставало до него. Однако по возвращению костру, он опустился на мою подстилку рядом и устроился на боку так, чтобы загородить меня, улегшуюся, от Сильтана. В отличие от Мелихор, свернувшейся калачиком на голой земле, как кошка, тот еще не спал. Передвинувшись под крону ясеней, он поигрывал на пан-флейте, которую, судя по звучанию, выменял у бардов на летнем Эсбате — только в Столице изготавливали флейты с такой низкой и тягучей

тональностью.

Что там Матти говорила об искуплении вины перед мужчиной?..

Вместо того, чтобы обнимать меня и уютно урчать, погружая в сон, Сол лежал неподвижно и беззвучно, вытянув руки по швам. Может, он и признал мою правоту вслух, но явно с ней не смирился. Потому, заерзав, я устроилась на подстилке поудобнее и тем самым придвинулась к нему поближе. Прижалась бедрами к его бедрам, а лопатками к ключице, и слегка отклонила назад голову, чтобы губы Соляриса оказались на уровне моего уха.

По коже побежали мурашки.

— Что ты делаешь?

— А?

— У тебя комариные укусы чешутся или что? Чего ты об меня трешься? Извелась вся. Спи давай, у нас всего часа три до первых лучей осталось. Если и впрямь зуд мешает, то могу пойти и нарвать тебе лопухов.

Похоже, методы Матти работали только у самой Матти. Кровь прилила к лицу, заставив меня резко вытянуться на подстилке струной и стыдливо прибрать свои раскиданные конечности обратно, сгруппировавшись. В конце концов, у нас и впрямь было всего четыре часа на отдых — Сильтан выбил их нам со словами, что «перелететь через континент займет у него не больше времени, чем разбить куриное яйцо хвостом». Солярис согласился на такой риск не иначе как ради того, чтобы уличить Сильтана в чрезмерном хвастовстве, но на деле же он действительно нуждался в отдыхе. Едва голова Сола коснулась импровизированной подушки, сооруженной мною из походного мешка, как он тут же провалился в сон, все-таки перебросив одну руку мне через талию и приобняв в знак примирения.

Под тихое гудение флейты засыпать оказалось куда приятнее, чем под храп Кочевника, которого не вынесла даже Тесея: поворочавшись с боку на бок подле брата, она в конце концов встала и перебралась поближе ко мне. Я обняла ее тоже, поглаживая по спине, пока мы обе не заснули. В таких тисках, заботливых и теплых, да еще и под стрекот сверчков, сон обещал быть самым сладким на свете. Но Хагалаз предупреждала меня не зря — как нить, повязанная вокруг моего мизинца, принесет мне защиту, так она принесет и ночной непокой.

***

— Прости меня. Прости меня! Молю тебя, госпожа. Я хотел узреть твою улыбку, а не гнев и слезы. Хотел, чтобы ты смотрела на меня так же, как смотришь на Соляриса. Дай мне заслужить это право. Ну же, поговори со мной. Где ты сейчас? Дай мне прийти к тебе, дай мне извиниться и искупить свою вину... Дай мне шанс, моя Рубин!

Селен ничуть не изменился с того самого дня в хижине Хагалаз — ни повадками зверя, одержимого своей добычей, ни юной благолепной внешностью. По крайней мере он внял моим мольбам и остановился на одном обличье. Миловидное лицо, продолговатое и с мягкими чертами, было обманчиво красивым. Та самая «глупая красота», как часто отзывалась о самой себе Маттиола, шутя, что людей с подобными ликами никогда не воспринимают всерьез, чем они и пользуются. Бессовестно лгут, обкрадывают или даже убивают, но никогда не попадают под подозрение. Селен, будь он чуточку умнее, легко мог бы пользоваться тем же самым.

— Где ты сейчас? — вопрошал Селен снова и снова, глядя на меня

все теми же миндалевидными глазами, невинное выражение которых отравлял лишь кроваво-красный цвет. — Я не могу тебя найти... Почему ты прячешься? Почему?

Прячусь? Выходит, сейд Хагалаз действует...

— Мы были бы так счастливы вместе... Неужели все испортил один цветок, чьи лепестки я раскрыл навстречу дневному свету?

— Она никакой не цветок! Ее лишь зовут Маттиола. Поди прочь из моей головы, — не выдержала я, выставляя перед собой руку с повязанной синей нитью, как выставляют щит бравые хускарлы перед врагом. Она светилась во сне точно как те светлячки над болотами и крепко сжималась вокруг моего мизинца. — Поди прочь и никогда больше не мозоль мне глаза! Иначе худо тебе будет. Ибо когда я встречу тебя, когда увижу ту плоть, что ты обрел, я убью тебя без промедлений. Я тебя уничтожу, Селенит, за то, что ты сделал с моей молочной сестрой и Столицей. Я от тебя и следа в этом мире не оставлю.

Мой глас — волчий рык, мои слова — волчьи клыки. Во сне не было видно ничего, кроме той самой пещеры с шумом морского прибоя и витыми колоннами, где Селен ждал меня в первый раз, но где-то вдалеке я действительно слышала волков. Это нить выла, сплетенная из их шерсти. Выла так страшно и пронзительно, что Селен даже во сне не мог подступиться ко мне ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

Попятившись назад, в арку меж колон, где колыхалась тьма, его колыбель, Селен улыбнулся мне.

— Твои волосы, — сказал он и погладил свои с той же стороны, где у меня на плече лежала сплошь красная коса. — Знаешь, почему они такие? С той секунды, как ты родилась, ты была предначертана мне. Один красный волосок на твоей голове тогда никто не заметил, но теперь все вокруг знают, чья ты. Ты моя уже наполовину. Я заберу тебя себе по кусочкам и буду любить до скончания веков.

***

Утром, проснувшись, я первым делом проверила свои волосы. Выхватила зеркальце у Сильтана, прихорашивающегося перед полетом, и принялась перебирать расплетенные за ночь косы пальцами, отделяя красные пряди от медовых. Когда я насчитала ровно столько же локонов одного цвета, сколько их было раньше, из груди у меня вырвался настолько громкий стон облегчения, что все остальные резко обернулись. Похоже, это может стать моей новой утренней традицией. Неужели теперь я буду видеть Селена каждую ночь?..

— Что, тоже не выспалась? — спросила у Тесеи Мелихор, когда мы складывали вещи, и потрепала ее по голове, как меня часто трепал Сол. Похоже, этот жест был у них семейным.

Тесея кивнула, сонно потирая кулаком глаза, пока Кочевник затаптывал кострище и запихивал в мешок орехи, сворованные из беличьего дупла.

— Да. В-воют громко.

— Кто воет?

— Волки.

— В окрестностях Гриндилоу не водятся волки, Тесея, — сказал Кочевник, отсыпая ей в ладошку жменю колотых орехов, украденных из беличьего дупла. — Здесь же сплошь болота. Откуда им взяться?

— Он прав, — согласилась Мелихор, собирая наши пожитки в узелок. — Кроме храпа твоего братца я ничего более и не слышала.

— Эй, я не храплю вообще-то!

— Еще как храпишь!

— А вот и нет!

— А вот и да!

Я промолчала. Только покосилась краем глаза на полусонную Тесею, которая снова уткнулась в свою пряжу, перебирая пальцами нити игрушечного волчонка, висящего у нее на поясе. Интересно, она слышала тот же вой, что и я в своем сне? Неужто у Кочевника и впрямь растет будущая вёльва?