Кристина
Шрифт:
Жёлтое пятно на белом потолке снова притягивает мысли, но сейчас я заметил посередине этого пятна трещину. Она едва заметна, её можно и не увидеть, если не рассматривать само пятно. Она тонкая и продолговатая, похожа на молнию, которую навечно застыла тёмным силуэтом в этом пятне.
Картинки и удары совершенно не стыковались с аварией, о которой мне рассказала мама. По правде говоря, она мне ничего и не сказала, разве что слово «авария». Обстоятельств и деталей она не озвучивала, но, тем не менее – это плохо складывалось с тем, что я видел. Если это был не сон наяву и не моя больная фантазия, не воспоминания многолетней давности – то что-то здесь не так. Определённо.
Дверь
Каша сомнительного происхождения и суп, больше похожий на желтоватую жидкость с обломками картошки – это и есть обед, на запивку чай. Всё это поместилось на маленьком подносе в тесноте, но в достатке.
На обед у меня ушло получаса – я не торопился. Сначала аппетита не было, но после нескольких ложек супа – он проснулся. Как только я немного недоел кашу, которая оказалась перловой, и выпил чай – я вернулся к своим наблюдениям за пятном. Оно совершенно не изменилось, разве что из-за того, что солнце уже не било лучами сквозь окна, а пробивалось через толстый слой облаков – оно казалось более насыщенным, сильнее выделялось из общего интерьера идеально белых цветов. Всё та же женщина забрала обед, также неторопливо и спокойно, а потом в палату зашёл доктор с неизменным блокнотиком:
– Здравствуйте Артём. Как себя чувствуете? Не было новых воспоминаний?
– Здравствуйте. Да было кое-что, но по сути ничего нового. Из той же оперы, что и до этого мне снилось.
– Очень интересно. А не расскажете? – Его интерес меня испугал, но рассудив, что он и так в курсе произошедшего – вряд ли я смогу рассказать ему то, что он ещё не знает.
– Это были скорее беглые картинки, мало что содержащие…
– Продолжайте.
– Пожалуйста, не перебивайте меня, мне не так просто описывать это, как может показаться. – Пристальный взгляд, заостряющий внимание практически на каждом слове напрягал, заставлял взвешивать то, что я пока не сказал, но собираюсь. – В общем, дело было как-то так: мне надоело сидеть в палате, и я вышел на улицу подышать свежим воздухом…
– Вы вышли из палаты… Вам нельзя, но раз уж вы вернулись, точнее, вас вернули, то, думаю, снова нарушать правила вы не будите. – Я продолжил, выслушав его и не придав услышанному значения, будто он ничего и не говорил.
– Я вышел на улицу мимо охранника, который меня даже не заметил, потому-что играл в телефон. Увидел курящую девушку и понял чего я так долго и сильно хотел – я хотел курить. Я спросил у неё сигарету, покурил. Немного поболтали, а потом она ушла. Потом начался дождь, и я отправился обратно. – Я обдумал, что скажу дальше, попытался вернуться в ту ситуацию и продолжил, – появилась сильная головная боль, а следом за ней эти картинки… Сначала я ползу на четвереньках по мокрому асфальту и вижу на нём капельки своей крови, потом лежу на боку, скорчившись и держась руками за голову и наконец, я у холодной стены сижу под дождём. Последнее было в том сне, который я вам рассказывал ранее. Это всё. – Я не стал говорить про удары. Хотел, но в последнее мгновение язык словно сам перепрыгнул этот этап и продолжил в хронологическом порядке.
– Хм… Интересно к вам память возвращается. Вы видите или чувствуете что-то, и это вызывает воспоминания? Думаю, тогда вам стоит посмотреть ваши детские фотографии. Попросите вашу маму, чтобы она вам принесла ваш детский фотоальбом, или хотите
– Да. Буду вам очень благодарен. Может, вспомню что-то действительно хорошее и приятное.
– Детство самая приятная и счастливая пора Артём. До свидания, мне нужно идти. Вы всё-таки у меня не один такой. Выздоравливайте. – Он ушёл, тихо закрыв дверь. Не хлопнув, как прежде, а именно закрыв. Я хотел скорее увидеть свои детские фотографии, возможно, на них я смогу узнать своего отца и мать, когда-то много лет назад.
Циферблат показал половину пятого, а спустя два часа пришла моя мама с фотоальбомом в чёрной сумке, наверняка купленной в супермаркете.
– Привет сынок. Как ты себя чувствуешь? Я тебе твои детские фотографии принесла. Доктор позвонил и сказал, что они помогут тебе скорее вернуть память. – Она говорила улыбаясь. Она радовалась тому, что мне становится лучше, а ещё больше ей доставляло счастья то, что она могла помочь мне.
– Привет мам, я ждал тебя. Не думал, что ты так быстро придёшь. Правда.
– У меня всё равно выходные. А увидеть любимого сына я рада всегда и готова хоть ночью к тебе прийти.
– Ну, ночью мам не нужно. Я всё-таки сплю. А можно посмотреть фотографии? Мне просто не терпится их увидеть.
– Да сынок, конечно. Вот, смотри, это ты в пять лет со мной в зоопарке. Помню, как ты боялся ящериц и крокодилов. А львов просто обожал! Ты смотрел на них такими зачарованными глазами… Столько лет прошло, а я всё помню как сейчас.
Маленький мальчик в красных шортах и того же цвета футболке с изображением Микки Мауса держит сладкую вату. Сзади него карусель и много родителей, наблюдающих за своими детьми, которые в этот момент катаются на лошадках, львах и черепахах, что вращаются по кругу. Сейчас это мои сверстники, возможно, кто-то из них работает в этой больнице онкологом или, быть может медсестрой или санитаром. У кого-то семья, кто-то смог открыть свой бизнес или успел сколоться. Возможно, они уже не все живы.
У ребёнка на фото светло русые волосы и невинная улыбка, которая радуется тому, что она есть. В какой-то момент я поймал себя на том, что мне стыдно за то, кто я сейчас, хотя я этого и не помню. С фотографии на меня смотрит невинный ребёнок, смотрит, прямо в своё будущее спустя двадцать, может быть, семнадцать лет и не подозревает, что его невинность и чистоту смоет, а за ней обнаружится что-то грязное и мерзкое. Липкое и неприятное покрывшее его память слоем слизи, не позволяя до неё добраться. Этот ребёнок пока не знает, что смотрит не просто в объектив фотоаппарата, а в будущее, которое не сделает его хорошим человеком. Я не знаю почему, но сейчас я почти уверен, что я не тот человек, про которого можно было бы сказать много хорошего. Возможно, это интуиция, а может быть, просто страх.
– Смотри Артём, а вот тут ты с папой… Он тебя тогда повёл на выставку экзотических животных. Ты там сначала сильно перепугался, а потом тебя за уши оттуда было не вытащить. – Мама жестом обратила моё внимание на вторую фотографию, которая располагалась на следующей странице альбома.
С фотографии на меня смотрит всё тот же мальчик. Сейчас он левой ладонью держит за руку отца, а на второй ладони, выставив её вперёд ближе к камере – сидит хамелеон. На момент фото он почти поменял цвет, оставался только хвост, который зелёной полосой сводил всю его маскировку на нет. На фоне много террариумов, в одном из них сидит питон, жёлтый и большой и, кажется, он тоже смотрит в камеру. Теперь я обращаю внимание на отца – он загорелый и у него короткая стрижка, чёрные густые волосы. Чёрный смокинг и красная рубашка без галстука. Он улыбается как человек, у которого всё прекрасно, потому что иначе и быть не может. Я завидую этому мальчику, он счастлив и совершенно не подозревает, что рано или поздно потеряет память.