Кристина
Шрифт:
Ещё около часа мама показывала мне мои фотографии, рассказывая историю каждой. Там были фото, где я учился в начальных классах, а потом с выпускного. Я стоял во втором ряду в синем пиджаке и джинсах, а ещё у меня уже тогда были длинные волосы, как и сейчас, но на фото они были собраны в хвост, аккуратно лежащий на моём плече. С некоторыми фотографиями были связаны забавные истории, в которые я влипал или напротив, был виновником их начала и слушая их в исполнении мамы я действительно смеялся, но в конце каждой истории мне становилось грустно – сам эту историю я не помнил.
Показав
3
Утро обозначил чай в пакетике и скромный завтрак в виде каши, которую, кажется, вчера я уже дегустировал. Чёрные стрелки на белом циферблате показали без пятнадцати восемь, подъём, по идее в семь. Закончив завтрак, я проявил инициативу отнести посуду в коридор, потому что так наверняка делают все пациенты, которые в состоянии самостоятельно передвигаться. Выйдя из палаты, я вижу тумбочку, а на ней точно такая же посуда, как и на моём подносе.
Артём! – Я оборачиваюсь и вижу врача, который быстрым шагом направляется ко мне. В руке вместо блокнота спортивная сумка. Он купил много блокнотов? Подойдя ко мне, он продолжает:
– Доброе утро. Как спалось?
– И вам того же… Спалось хорошо конечно, но мне бы ещё «поспалось» пару часиков. Тогда было бы, совсем хорошо.
– Ну, пару часиков не обещаю, потому-что через три часа за вами приедет ваша мать, и вы отправитесь домой. Ваша одежда была вся изорвана и испачкана кровью, когда вас сюда привезли, поэтому ваша мама ещё в шесть утра привезла вам что надеть.
– Уже сегодня я выписываюсь, серьёзно? Отлично! – Это была хорошая новость. Я сменю больничные стерильные тряпки на что-то, что не будет так отличать меня от других людей.
– Вы так радуетесь, будто вам тут очень плохо. – Он иронично улыбнулся, а потом добавил, – но дома всё-таки лучше, но не намного!
– Интересно же, где я и как живу.
– Мне всё равно в полной мере вас не понять. Я надеюсь, что, вернув память вы не потеряете её снова и, как бы это странно не звучало – я бы не хотел, чтобы у вас были поводы видеться со мной. – Он крепко жмёт мне руку и удаляется в сторону лестницы.
Я беру сумку с одеждой и возвращаюсь в палату. Чёрная сумка с надписью «Nike» сбоку и оранжевыми окантовками на молниях. Я открываю её и вытаскиваю всё, что там есть. А есть там не так-то и много. Синие джинсы, потёртые, кажется, что не временем, а модой. Белая футболка с изображением Майкла Джексона и болотного цвета тонкая ветровка. А на дне сумке, словно пролежавшие пару часов под прессом на меня смотрят кеды с резиновыми белыми носами. Если это всё покупал я, то как тут оказались кеды?
Одевшись, я лёг на кровать и смотрел на жёлтое пятно прощаясь. На трещину, в форме молнии и пытался снова собрать мысли вокруг этого пятнышка на слишком белом потолке. Мысли не шли, а я прощался с этим местом. В особенности с пятном. Эта больница, палата, осознание отсутствия у меня памяти запомнились мне жёлтым пятном на потолке. Даже не трещиной в его центре, а именно самим
– Ну что, сынок, поехали домой? – Мама обняла меня, а потом отпустила, всем своим видом показав, что делать тут мне уже нечего.
– Конечно мам! Мне же всё-таки интересно, где я живу.
– Интересно ему… Скоро всё сам узнаешь.
По пути домой мать немного поговорила со мной, но никак наоборот. Я произнёс максимум два-три слова, всё остальное говорила она, в основном про места, которые стремительно сменяются другими местами за окном. Здания, улицы, проулки, вывески магазинов и торговые центры – всё словно не имеет никакого значения, больше похоже на муляжи, картонные декорации, слишком походящее на настоящее. Этот мир за окном не выглядел живым – это был картонный мир, по крайней мере именно так его видел я.
Когда мы приехали, и я вышел из машины – первым, что я увидел, был не мой подъезд, а зелёный двор и современная детская площадка. В песочнице играли маленькие дети, те, что постарше, бегали по двору и кричали. На лавочках сидели их мамы, бабушки. Я пытался представить себя бегающим по двору, играющим в песочнице, но это казалось фантазией, совсем не походящей на реальность. Я не помню собственного детства, но, наверное, оно пахнет сладкой ватой и беспечностью.
Когда я подходил к подъезду с пустой сумкой на плече, что-то в голове перемкнуло. Реальность стала выключаться, вещи, подъезд, лавочка возле него – начали терять очертания, границы света и тени – смазываться. Крики детей и голос матери доносились словно издалека и постепенно затихали. Картина подъезда сменилась, будто бы я видел сон наяву.
Я иду по двору один, мне около двенадцати лет, сейчас здесь не играют дети, разве что где-то на лавочке может быть, сидят пенсионеры, как, собственно и в любом дворе. На другом конце дороги, по которой я шёл, на трубах сидит компания ребят. Пытаюсь рассмотреть, но не вижу, сколько их там, мешает растительность. Мне кажется, что я знаю их, почему-то я уверен, что если заговорю с ними, то смогу каждого назвать по имени. Ко мне подходит девочка с тёмно-русыми волосами и карими глазами. Она немного бледна, у неё слишком гладкая кожа, на фоне которой тёмная футболка кажется почти чёрной.
– Привет Артём! Ты уже поправился? Я уже думала, что ты всё лето проболеешь.
– Да, теперь снова будем гулять.
– Тебе бы одному тут не ходить, вдруг Андрей опять на тебя со своими идиотами накинется и побьёт? Ты же знаешь, им лишь бы над кем-нибудь поиздеваться…
– Крис, мне что, из-за нескольких идиотов, вообще из дома не выходить теперь?
– Ну, всё-таки надо себя как-то беречь… Вдруг что…
– Успокойся, всё будет в порядке. Я обещаю тебе.
Я почувствовал толчок в спину чуть ниже лопаток. Довольно сильный, что мне перехватило дыхание.