Критическая Масса, 2006, № 1
Шрифт:
Сейчас, когда либерализм стали ругать даже его недавные пропагандисты, может показаться, что автор ломится в открытую дверь. Однако при более внимательном чтении бросается в глаза, что данная книга резко отличается от основной массы печатной продукции, появившейся за последнее время.
Сам Бушуев определяет себя как представителя младшего поколения «шестидесятников». И, в отличие от многих деятелей старшего поколения, столкнувшись с новой реальностью, он не отказался от своих прежних взглядов, не замолчал, не перешел на более модные позиции. В сущности, работа Бушуева представляет собой решительную попытку отстаивать и развивать «шестидесятнические» концепции в новых идеологических и культурных условиях. И именно с этим
Идеология «шестидесятничества» была достаточно проста и, безусловно, гуманна. В ее основе лежал ряд вполне ясных тезисов, определявших отношение к окружающему миру, прошлому и будущему. Прежде всего, это противопоставление позитивной роли Ленина негативной роли Сталина, двух ключевых фигур отечественной истории ХХ века, превращавшихся в противоположным образом заряженные моральные полюса. Свет и тень, пользуясь терминологией Бушуева. Идеология «шестидесятничества» это, с одной стороны, признание закономерности и необходимости революции 1917 года, с другой стороны — осуждение репрессий 1930-х годов как первопричины всех дальнейших проблем и катастроф.
Сравнивая Ленина и Сталина, автор не только восстает против попыток провести между ними знак равенства, но и делает уже на основе нового, постсоветского опыта вывод: «Для буржуа всех оттенков Ленин был и всегда будет гораздо более опасен и страшен, чем Сталин» (с. 66). Сталина можно при желании представить просто государственным деятелем, эдаким «строителем империи», который расширял границы и укреплял армию. В таком образе «вождь народов» вполне приемлем и для нынешних руководителей страны. «Одного эта власть и ее идеологическая обслуга не сделают никогда и не при каких условиях — не признают подлинного исторического величия Ленина» (с. 67).
Отношение «шестидесятников» к Ленину и Сталину предопределило и их отношение к советской власти: явная оппозиция по отношению к политике, проводившейся в 1970-е и ранние 1980-е годы сочеталась с признанием фундаментальных ценностей советского общества и его бесспорных достижений. По той же причине отвергались и теории, проводящие знак равенства между сталинизмом и фашизмом. Это резко отличало «шестидесятников» как от антикоммунистической части диссидентов, так и от номенклатурных либералов времен Горбачева и Ельцина.
Весьма поучительными в этом отношении являются автобиографические страницы книги, где автор рассказывает, как в ранней юности, насмотревшись историко— революционных советских фильмов, он пытался распространять листовки с критикой Хрущева и попал за это (к счастью, ненадолго) в руки госбезопасности. Борьбу против власти молодой человек готов был начать под влиянием ее же собственной, этой власти, пропаганды!
Значительная часть книги посвящена защите Ленина и революции 1917 года не столько даже от критики, сколько от откровенных фальсификаций, типичных для публицистики 1990-х годов. «Если трезво взглянуть на события и процессы, развивавшиеся в России на протяжении 1917 года и нескольких последующих лет, честно оценить все происходившее, то нельзя не признать, что Октябрьская революция спасла страну от национальной катастрофы . Даже если бы у военно-монархической реакции не хватило сил на установление диктатуры фашистского типа, не меньшую угрозу таила уже упоминавшаяся мною дикая, необузданная анархическая сила, которую несла с собой полностью деморализованная многомиллионная масса крестьян в солдатских шинелях с оружием в руках» (с. 83). Большевики сумели обуздать эту стихию и направить ее не на слепое разрушение, а на социальное преобразование.
Идеалом социально-экономического развития России для «шестидесятников» была новая экономическая политика начала 1920-х годов, в которой они видели оптимальное — для той эпохи — сочетание социалистической идеологии и здорового прагматизма. Не случайно, Ленин, извлекший серьезные
Скажу откровенно, мне такой взгляд на историю близок и понятен хотя бы потому, что я сам формировался под влиянием «шестидесятничества». Но дьявол, как известно, имеет склонность прятаться в деталях. Сейчас, когда ХХ век ушел в историю, мы можем оценить не только причины появления «шестидесятнической волны» в отечественной общественной мысли, но и закономерности, приведшие ее к поражению. А главное, задуматься о том, почему большая часть представителей этого течения так легко сдала свои идейные позиции в годы «перестройки», превратившись из защитников истинного коммунизма в проповедников свободного капитализма.
В этом плане книга Бушуева тоже дает немалый материал для размышления. Прежде всего, для шестидесятничества характерно почти полное игнорирование взглядов «левой оппозиции», не говоря уже о работах Льва Троцкого, написанных в годы эмиграции. Внутренние противоречия нэпа не были ни осознаны, ни осмыслены. Прекрасно помню, что для шестидесятнических споров на московских и ленинградских кухнях было, несмотря на общую симпатию к Ленину, типично признание: «значения демократии для социализма Владимир Ильич недооценил». Однако при этом как-то упускалось из виду, что именно переход к нэпу сопровождался окончательным формированием авторитарной структуры (запрет фракций в партии, ликвидация оппозиционых социалистических партий, стремительный рост бюрократии, превзошедший времена «военного коммунизма»). Корни сталинизма искали то в «марксистском догматизме», то в отсталости России, то в византийских традициях православия, но никак не в безоговорочно идеализируемом нэпе. Отсюда, кстати, изначально позитивная оценка рыночных реформ и крайне негативное отношение к «антитоварным» лозунгам классического марксизма.
На фоне бюрократического централизма того времени интерес к рынку был вполне закономерен и в определенном смысле правилен. Но результатом такого подхода было совершенно некритическое отношение к рыночным отношениям и полное непонимание, чем вообще Маркс и Ленин были недовольны в товарной экономике.
Шестидесятнический подход к истории был скорее оценочно-моралистическим, нежели диалектически-аналитическим. Это очень хорошо видно и в книге Бушуева, где событиям и людям постоянно дается моральная оценка. Но даже если эти оценки полностью разделяешь, все равно остается куча вопросов совершенно другого характера. Бушуев постоянно подчеркивает наличие в истории «развилок». Это революция 1917 года, это переход к нэпу, сталинский «великий перелом», хрущевская «оттепель» и, наконец, «перестройка», воспринимая как утерянный последний шанс советского общества. Однако проблема не только в том, как вели себя люди, оказавшиеся на развилках истории, но и то, с каким багажом и откуда они туда пришли. Относится это и к самим шестидесятникам, как, впрочем, и к любому другому поколению.
Проблемой шестидесятнической культуры было то, что, выступая против капитализма и сталинистской версии коммунизма, она сама базировалась на идеях и концепциях, считавшихся самоочевидными в тех самых идеологиях, которые шестидесятники критиковали. Другого материала просто не было. Можно было опираться только на официальные тексты, доступные в советских библиотеках. А это либо произведения классиков марксизма и официальных советских обществоведов, либо труды прогрессивных либеральных историков и публицистов XIX века. Социологической теории в распоряжении шестидесятнической мысли практически не было, зато культурологии было хоть отбавляй. Побочным эффектом этого расклада стала безоговорочная идеализация Запада, сочетавшаяся с поверхностной критикой капитализма.