Кривой дом (сборник)

Кристи Агата

Тавернер вздохнул.

 Сержант вынул записную книжку и направился, в дальний угол комнаты. Дверь снова, отворилась, в в комнату вошла вторая жена Аристида Леонидаса.

Она. была в черном, и это ей шло. Довольно миловидное лицо, красивые каштановые волосы, уложенные в слишком вычурную прическу, напудренная, накрашенная. Однако было заметно, что она недавно плакала. На шее ожерелье из очень крупных жемчужин, на одной руке большое кольцо с изумрудами, на другой — с громадным рубином. И еще я заметил,

что она выглядела испуганной.

— Доброе утро, миссис Леонидас,— сказал Тавернер непринужденно.— Прошу прощения, но мне пришлось еще раз побеспокоить вас.

— Видимо, так нужно,— вяло ответила она.

— Вы понимаете, конечно, миссис Леонидас, что ваше желание пригласить адвоката вполне законно?

Очевидно, она не поняла значения этих слов, и сердито ответила:

 — Я не люблю мистера Гейтсхилла; Он мне не нужен.

— Вы можете пригласить другого адвоката, миссис Леонидас.

— А я должна? Я вообще не люблю адвокатов: Они смущают меня.

— Только вы сами можете решить этот вопрос. Продолжим наш разговор?

Сержант Дамб помусолил кончик карандаша. Бренда села на диван.

— Вы что-нибудь выяснили? — спросила она.

Я заметил, что пальцы её судорожно вцепились в платье.

— Теперь мы можем определенно сказать, что ваш муж умер от отравления эзерином.

 — Вы хотите сказать, что эти глазные капли убили его?

— Мы выяснили, что, когда вы делали мистеру Леонидасу последний укол, вы впрыснули ему эзерина не инсулин.

— Но я не знала, я тут ни при чем. Правда, инспектор, я тут ни при чем.

— Значит, кто-то умышленно заменил инсулин глазными каплями.

— Нехорошо так делать!

— Да, миссис Леонидас!

— Вы думаете, кто-то сделал это с целью? Или случайно? Это же могла быть шутка!

— Мы не думаем, что это могла, быть шутка, миссис Леонидас.

— Может быть, кто-нибудь из слуг?

Тавернер не ответил.

— Наверное, слуга. Я не вижу, кто еще мог это сделатъ.

— Вы уверены? Подумайте, миссис Леонидас. Может быть, в семье была ссора или кто-то был им недоволен?

— Я ничего не знаю.

— Вы сказали, что были в кино в тот день?

— Да... Я пришла в половине седьмого. Это было время укола... я сделала ему укол, как всегда, но вдруг он стал каким-то странным. Я ужасно, перепугалась, побежала к Роджеру... Я говорила, вам об этом раньше. Неужели я должна без конца повторять это? — Ее голос истерически задрожал.

— Простите меня, миссис Леонидас. Могу -я поговорить с мистером Брауном?.

— С Лоуренсом? Но зачем? Он ничего не знает.

— И все-таки я хотел бы с ним поговорить.

Она подозрительно уставилась на него.

— Он занимается с Юстасом латынью в классной. Вы хотите, чтобы он пришел сюда?

— Нет, мы сами пойдем к нему.

Тавернер

быстро вышел из комнаты. Мы с сержантом последовали за ним.

— Вы здорово напугали ее, сэр,— заметил сержант.

Тавернер привел нас в большую комнату с окнами, выходящими в сад. За столом сидели светловолосый молодой человек лет тридцати и красивый шестнадцатилетний мальчик.

Брат Софьи Юстас уставился на меня.. Лоуренс Браун смотрел измученными глазами только на инспектора. Я никогда не видел, чтобы человек был настолько парализован страхом. Он встал,-снова сел. Потом сказал:

— О, э-э... доброе утро, инспектор.— Голос был писклявым.

— Доброе утро. Могу я поговорить с. вами?

— Да, конечно, я буду только рад. По крайней мере...

Юстас встал.

— Вы хотите, чтобы я ушел, инспектор?

У него был очень приятный голос, в котором сейчас звучали вызывающие нотки.

— Мы... мы продолжим занятия после,— сказал ему учитель.

Юстас небрежно направился к двери.

— Итак, мистер Браун,— начал Тавернер,— мы полумили точные данные. Смерть мистера Леонидаса вызывал эзерин.

— Я... вы предполагаете... мистера Леонидаса отравили? Я надеялся...

— Его отравили,— сказал инспектор резко.— Кто-то заменил инсулин глазными каплями.

— Я не могу поверить в это... Это невероятно...

— Вопрос в том, кому это было нужно?

— Никому. Решительно никому!

— Может быть, вы хотите пригласить адвоката? — осведомился Тавернер.

— У меня нет адвоката. И мне он не нужен. Мне нечего сказать, нечего...

— И вы понимаете, что все сказанное вами будет, письменно зафиксировано?

— Я не виновен, уверяю вас. Я невиновен.

— А я вас ни в чем и не обвиняю. Миссис Леонидас была намного моложе своего мужа, не правда ли?

— Я... я думаю, что да, я хочу сказать —да.

— Она, наверное, иногда чувствовала себя одинокой?

Браун не ответил. Он облизнул сухие губы.

— Она, должно быть, была рада, что в доме живет человек ее возраста?

— Я... нет:..я не знаю.

— Я считаю естественным, что между вами возникла дружба.

Молодой человек горячо запротестовал:

— Ее не было! Ничего подобного! Я знаю, о чем вы думаете, но это не так! Миссис Леонидас всегда была очень добра ко, мне, и я, питаю к ней глубочайшее уважение, но ничего больше, уверяю вас — ничего больше! Чудовищно предполагать такие вещи! Чудовищно!

Я бы не мог убить кого-нибудь, просто не мог! Я очень чувствительный и нервный! Сама идея убийства кажется мне кошмарной. На призывном пункте это хорошо поняли. Я не могу убивать, из религиозных убеждений.

Я работал в госпитале на очень тяжелой работе, я больше не мог, и мне позволили заняться преподаванием.