Кризис среднего возраста
Шрифт:
– Я даже не знаю, – растерялась Вера. – Удобно ли это...
– Это удобно. Дом большой, всем места хватит.
– Но я не могу бросить Татьяну Федоровну.
– А кто это, Татьяна Федоровна?
– Это моя свекровь. И, кроме нас с Машкой, у нее фактически никого нет.
– Ну что ж, свекровь – это святое. Да и лишний боец нам не помешает.
– Вы думаете, ситуация настолько серьезна?
Они оба знали, что вовсе нет и надо лишь разок по-мужски поговорить с возбужденным плодами своего воспитания папашей, но держались так, будто за девочкой Машей охотится
Татьяна Федоровна, женщина умная, услышав Верины сбивчивые пояснения, моментально включилась в игру. Тем более что о Сергее Потапове и его удивительном попугае слышала неоднократно. Это с одной стороны. А с другой, не чаяла, как сообщить Машеньке, что папа не придет к ней на Новый год. Дед Мороз придет, а папа нет. Ибо «зомбированный сынок» поставил ее об этом в известность. Мол, даже не представляю, что будет, если уйду к вам. Естественно, здесь-то как-нибудь перетопчутся – и жена, и дочка, а тем более мать. А там держат крепко, не будем говорить за что, не оторвать. Ну что ж, насильно мил не будешь. А Вере, пока молодая, свою жизнь устраивать надо. Да и больно уж хочется посмотреть, что это за гусь лапчатый – Сергей Потапов. А то попадут девчонки из огня да в полымя. И все-таки она заставила себя сказать:
– Вера, а может, мне не ехать? Ты не думай, я все понимаю – чужой дом. Меня все равно не тронут бандиты-то эти. А Новый год я вон хоть с Тоней, соседкой моей, встречу: и им веселее, и мне не скучно.
– Нет, – твердо сказала Вера. – Мы едем вместе. Собирайтесь.
– Да долго ли мне собраться? – засуетилась Татьяна Федоровна. – Только подпоясаться. Жаль вот, подстриглась я не ко времени. Гляди, как обкорнали! Обсосанный гвоздок...
Тетка в грязь лицом не ударила – встретила временных жильцов, как дорогих гостей. А если учесть, что нет ничего более постоянного, чем временные явления, то овчинка стоила выделки.
Дом сиял чистотой и полнился дивными ароматами. Огромный стол в гостиной был разложен на всю длину и ломился от яств. Елка лучилась огнями. И Кеша, затюканный, затурканный, запуганный и отовсюду гонимый, понуро сидел на шкафу в коридоре, недоумевая, откуда в их тихом, пустом, холостяцком доме взялась эта сумасшедшая тетка со своими ведрами, тряпками и кастрюлями?! И когда же кончится эта напасть...
Тетке Вера понравилась сразу, как говорится, с первого взгляда.
– Та-ак! – повеселела она. – А я вам уже и комнатки приготовила. Машенька будет спать с бабушкой на первом этаже, рядом со мной. А Верочка – на втором.
Потапов спрятал усмешку, разгадав маленькую теткину хитрость, – на втором этаже была его спальня.
– Ну вот еще! – закапризничала Машка. – Я буду спать с мамой.
– Не бросай меня! – взмолилась догадливая Татьяна Федоровна. – Я боюсь одна в чужом доме.
– Что за чушь! – фыркнула Машка. – Чего ты боишься?
– Я боюсь... попугаев, – нашлась бабуля. – С детства. Некоторые боятся мышей, а я – попугаев.
– А где он, ваш попугай? – мгновенно переключилась Машка на заданную тему.
– Кеша! – позвал Сергей и посвистел по-особому. –
– А я и не обижусь. Я сама ругаться умею, – гордо заверила Машка.
Кеша не появлялся, и Сергей отправился на поиски. Вскоре он вернулся с попугаем на плече, тихим и печальным. Машка и Татьяна Федоровна заахали, заохали.
– Ну скажи что-нибудь! – молила Машка.
– Он, наверное, голодный, – волновалась Татьяна Федоровна. – Что ты хочешь, миленький? Смотри, сколько всего вкусного. Дать тебе яблочка?
– Поцелуй меня в зад, – предложил попугай и заржал как конь.
Татьяна Федоровна обескураженно замолчала, а восхищенная Машка пришла в полный восторг и даже в ладоши захлопала.
Польщенный попугай небрежно раскланялся, вспушил перья и заорал с приблатненным акцентом:
– Ну, давай, шевели батонами!
Все весело засмеялись, кроме тетки, которая приняла рекомендацию на свой счет.
Поздним вечером, когда все разошлись по комнатам, тетка и Татьяна Федоровна перемыли посуду и присели на кухне попить в тишине чайку.
– Кроткая она, Вера, интеллигентная, в самый бы раз Сергею. С плебейкой-то он уж пожил, нахлебался, наслушался на девять жизней.
– Ну, у нашей тоже не заржавеет, – соблюла объективность Татьяна Федоровна. – Бывает, отбреет – хоть стой, хоть падай. Я ей сколько раз говорила: «Вера, с мужчинами так не обращаются». Как с гуся вода. Вот и допрыгалась...
– А может, не ее это был мужчина?
– Может, и не ее. А только женщина должна быть хитрее.
– А она, стало быть, бесхитростная?
– Бесхитростная, – подтвердила Татьяна Федоровна. – Как дочка она мне. Очень я за нее переживаю. Человека бы ей хорошего, чтобы Машеньку принял как свою.
– А может, помирятся еще? С сынком-то вашим?
– Теперь-то уж точно не помирятся. Видела я, как она на Сергея поглядывает.
– Может, сладится у них, – вздохнула тетка. – Обоих жизнь тряханула. И он нормальную женщину высоко оценит, и она, поди, урок хорошо усвоила. Молодые еще оба, глядишь, ребеночка народить успеют.
– Ну, нас-то с вами точно не спросят. А судьбу на кривой козе не объедешь.
– Ой, Таня! Еще как объедешь! Вот я вам расскажу, был у меня случай, давно, лет тридцать назад. Возвращалась я с огорода. Сижу в автобусе у окошка, букет сирени держу. Сирени этой у меня было видимо-невидимо, море разливанное. А рядом парень сел, высокий, красавец. И вот говорит он мне: «Девушка, подарите букет». «Нет, – отвечаю, – не подарю». Он еще раз попросил. Я опять отказала. Почему – не знаю. Я человек добрый, над вещами не трясусь, да и сирени этой у меня как грязи. А вот не дала я ему букет. Встал он, чтобы, значит, выйти из автобуса, повернулся ко мне и говорит: «Вы, – говорит, – об этом всю свою жизнь жалеть будете». Тридцать лет с того дня прошло. И поверите, Таня, ложусь я с этой мыслью и глаза с ней открываю – что счастье свое упустила, что, может, отдай я ему сирень эту злосчастную, и вся бы моя жизнь по-другому устроилась...