Кроссуэй. Реальная история человека, дошедшего до Иерусалима пешком легендарным путем древних паломников, чтобы вылечить душу
Шрифт:
Какой орден ни возьми, его ревнители часто проходили через Пьяченцу. Город лежал на перекрестке двух магистралей – Дороги франков и Эмилиевой дороги. Последняя соединяла Парму, Реджио, Модену, Болонью и Римини на Адриатическом побережье. Ее тоже строили римляне. Если бы я прошел по ней осенью 1260 года, то повстречал бы на пути неимоверно странное шествие богомольцев. Паломники, жаждавшие покаяния, текли хаотичной ордой – их могли быть сотни и тысячи. Но сперва я бы их услышал: на ходу они горланили псалмы. А реши я приблизиться, и разглядел бы темные от крови пятна на мантиях
То были первые флагелланты.
Бичевание в монастырях практиковали с начала второго тысячелетия, но в конце XI века оно вошло в широкую моду с легкой руки Петра Дамиани, приора бенедиктинцев, уверявшего, что флагеллант, хлещущий себя плетью и при этом поющий псалмы, мог искупить все свои грехи.
Самым прославленным учеником приора был монах по имени Доминик Лорикат. Поистине, он был чемпионом флагеллантов: как-то в пост, за неделю, он нанес себе триста тысяч ударов. Если следовать расчетам Дамиана, монах наработал на сто лет очищения. По моим собственным прикидкам, он наносил себе пятьдесят ударов в минуту.
В середине XIII века практика вышла за пределы монастырей. Это время не случайно: Италия била в набат – близилось время исполнения апокалиптических пророчеств. Самое известное из них изрек Джоаккино да Фьоре, он же Иоахим Флорский – монах-цистерцианец, родившийся в Калабрии примерно столетием раньше. Еще юношей он отправился в паломничество на Святую Землю и посвятил свою жизнь изучению книги Откровения. Его толкование предвещало третью и последнюю эпоху истории, царство Святого Духа, могущее прийти лишь после того, как антихрист принесет в мир невыразимые страдания. Эти страшные вычисления указывали, что пророчество исполнится в 1260 году.
Иоахим умер задолго до Судного дня, но его предсказание не забылось. Последователей у монаха нашлось столько, что в 1256 году папа Александр IV был вынужден заклеймить произведения Иоахима как еретические. Но было слишком поздно. Прошел год, Генуя и Венеция вступили в войну, еще через год на Паданской равнине начался голод, а в 1259 году Центральную Италию охватила чума. Антихрист явно готовился воцариться.
Той весной одному отшельнику на холмах Перуджи было видение. Ему открылось, что из-за первородного греха Бог решил уничтожить мир, но в последнее мгновение Дева Мария остановила Его карающую десницу, и если люди покаются, то мир будет спасен.
Отшельника звали Раньеро Фазани. Как и Иоахим Флорский, он был уверен, что конец света близко. Но, как и Петр Дамиани, он верил, что бичевание могло уменьшить кару за грех.
С вестью о видении Фазани отправился к епископу Перуджи и предупредил: чтобы спастись, весь город должен принести покаяние. Епископа он убедил, и на протяжении шести недель все мужчины Перуджи избивали себя плетьми на улицах и распевали: Misericordia, misericordia! Pace, pace! – «Милость! Милость! Мир! Мир!» Участие в обрядах принимали и женщины, и даже дети – только они не выходили наружу, а скрывались в домах.
ЛЕГЧЕ
Осенью церемонии дошли до Северной Италии. Флагелланты толпами бродили по Эмилиевой дороге, временами привлекая к ритуалу до десяти тысяч кающихся за раз. В 1260 году они достигли Рима. Зимой ритуальные шествия начались в Баварии, Богемии и Польше. Сперва местное духовенство их приветствовало: обряды позволяли разобраться с долгами и простить врагов. Это и есть обещание раскаяния: свобода от вины, свобода от стыда, сброс бремени греха с наших плеч. Но движение оказалось слишком неистовым. Как писал Петр Дамиани, флагеллант «нес на своем теле стигматы Христовы» – и, глядя на свое отражение, нагое и окровавленное, мог узреть в себе распятого Христа.
Церковные власти забеспокоились: шествия могли превратиться в ересь. Власти гражданские тревожились, не вспыхнут ли бунты. Бичевание стало слишком массовым, слишком неуправляемым, и в январе 1261 года папа римский его запретил. Епископы, прежде поощрявшие практику, отреклись от нее, и церемонии кончились так же быстро, как начались.
По крайней мере так казалось.
От Пьяченцы я повернул на юг, к Апеннинам, и шесть дней шел вдоль гряды. Все это время я ни разу не видел солнца. Временами, когда дорога вела по лесистым долинам, ливни прекращались, и вокруг выступали холмы, заросшие буками: жухлая листва блестела мокрой медью. Иные краски, другие формы, прочий блеск – нет, их не было, мир их утратил: остались лишь промокшие листья, смутные очертания горных вершин и непрестанный дождь.
Все протекало. Водостойкие штаны, водостойкая куртка, водостойкий чехол для рюкзака; все, что было внутри – тетрадки, одежда, спальник, еда… все, что могло, промокло до нитки. Ботинки весили вдвое против обычного, кожа на ногах стала мертвенно-бледной, пальцы болели при каждом шаге, и я боялся, как бы они не начали гнить.
Дорога франков поднималась на перевал Ла-Чиза, а потом спускалась в Тоскану. Первые несколько дней я взбирался вверх, минуя горные деревушки, не отмеченные ни на одной моей карте. Чтобы убить время, я пел, чеканя шаг под полузабытые со школьных лет викторианские гимны, или перебирал в памяти все известные мне названия – каждое графство Англии, каждую пьесу Шекспира… Когда я исчерпал себя, мне стало скучно. Дни волоклись один за другим. Погода портилась, и к скуке примешался страх. Да сколько еще продлится это ненастье?
Конец ознакомительного фрагмента.