Кровь боярина Кучки
Шрифт:
– Игреняя.
– Игреняя?
– Коза заторопился.
– Выздоравливай, боярин. За беседу благодарствую.
– Тряхнул русыми кудрями и вышел из одрины.
Вечерял Род в одиночестве. Передал через блюдника, чтоб доставили верхнее платье. Перстень оказался на месте, Богомилова ладанка тоже, только пуста Значит, земля, давшая Роду силу, ушла в него дотла. Он вспомнил христианское: «Земля еси, и в землю отыдеши». Взял свою черевью шапку, подаренную Чекманом, потёрся об неё лицом. Этой шапкой в пылу скачки он лупил Катаношу, не желая понукальцем причинять ей даже малейшей боли. К шапке кое-где пристал её волос цвета утренней зари. Зажмурившись,
Открыв глаза, Род тяжело вздохнул и впервые почувствовал, как устал от жизни. Душа готова была горы свернуть, тело ничего не хотело.
Вошёл Берладник, напряжённый, как перед боем.
– Не спишь, друг? Князь Черниговский желает с тобой проститься.
– Изяслав?
– удивился Род.
– Каким боком Изяслав?..
– по-галицки непонятно выругался Берладник.
– Мы же едем с Изяславом в Киев. Злец Владимир Давыдыч жаждет с глазу на глаз с тобою проститься. Будь настороже.
Иван вышел, пропустив князя.
Едва дверь закрылась, Владимир Давыдович рухнул на колени перед стоящим у одра Родом:
– Прости меня, грешного!
У недавнего вязня расширились глаза. Он тут же подхватил князя, поставил на ноги.
– Ты не по своей воле пришёл ко мне, княже, - сказал он, пытливо глядя в мутные от возраста очи.
– Чёрный человек тебя послал?
– Одеждой чёрный, а душой светлый, - лепетал князь, вновь трясясь в руках ведальца, как в день смерти Коснятки.
– Игумен киевского монастыря Анания приезжал мирить меня с Изяславом Мстиславичем. Исповедовал. Велел за причинённые страдания тебе в ноги пасть.
– Чем же мне, убогому, воздать за княжескую честь?
– спросил Род как бы сам себя.
– Отпусти мои плечи, - просил Владимир.
– Бренное тело вот-вот не выдержит мощных рук твоих.
Род отпустил его плечи, возложил руки на плешивое княжеское чело и, глядя в жёлтое желчное лицо, проговорил:
– Обернись ненависть любовью!
По впалым щекам Владимира заструились слезы.
– Не сердце, а ум поверг меня перед тобой ниц, - зашептал недавний мститель.
– Испугался Анании, того света. А теперь сердцу хорошо, тяжесть зла с него свалилась. Прости, брат!
Род в свою очередь поклонился земно:
– И ты, князь, прости за давешнее.
Оба некоторое время по-братски созерцали друг друга.
– Ужли ты и сейчас повторишь страшное предсказание о моей близкой смерти?
– искательно осклабился князь.
Что было отвечать?
– Последуй мудрому совету Анании.
Владимир Давыдович вышел, низко опустив голову.
По уходе черниговского властителя в одрину не вошёл, а вбежал Берладник.
– Уф, слава Создателю! Свидание обошлось по пригожу.
– Иван Ростиславич сел на сундук.
– Не следует Владимир совету старца, - молвил он осуждающе.
– Остаётся на Гюргиевой стороне… А ты присядь на дорожку.
– Род опустился на край одра. Князь, коротко помолчав, поднялся.
– Дождались ночи, пора в путь.
– Без Катаноши я из Чернигова ни ногой, - сказал Род.
– Твоя игреняя у крыльца, - удивил Берладник.
Род, не веря, вышел из терема и увидел посреди двора Катаношу. Якубец Коза держал её под уздцы.
Ох, и крепки были дружеские объятья человека с животным! Катаноша
– Кто сыскал?
– спросил он Якубца.
– Я, - тряхнул удалец кудрями.
– Конюх Мисюра Сахаруса её во дворе прогуливал. А я - тут как тут!
– С чего же ты к Сахарусу сыкнулся?
– спросил Род.
– Как же!
– пояснил кудряш.
– Всему Чернигову ведомо: Сахарус самый заядлый в наших местах комонник. Князь Иван мне вот такую стопку серебряных гривн отвалил, - показал он ладонями.
– А я Мисюру - по гривне, по гривне. Каждая привораживает, как царевна. На одиннадцатой жадень не выдержал: трахнул кулаками об стол и сдался.
– А жилье этого обыщика долго пришлось искать?
– оглаживал Катаношу счастливый всадник.
– Ха!
– воскликнул Якубец.
– Весь Чернигов дивится: на Сахару совой крыше сокол со спицы жестяными крыльями машет.
5
Стоя на забороле над Золотыми воротами, Род наблюдал речное сражение на Днепре. Сверху точь-в-точь детская забава: одни скорлупки прыткими насекомыми стремились во что бы то ни стало преодолеть извилистую голубую полосу, другие не позволяли им сделать этого. Ранящих душу звуков почти не доносилось снизу, и Род отчётливо слышал разговор князя с боярами. Сам он стоял особно, чтоб не возбуждать зависти у придворных. Слишком уж откровенно выказывал ему расположение Изяслав. Казалось, он больше всех киевских знакомцев радовался возвращению ведальца в столицу. Ещё бы! Сбылось предсказание Рода, что последний измёт Мстиславича будет недолог. И вот Киев вновь в его руках. Теперь же странный суздальский пришлец, то ли христианин, то ли волхв, предрёк окончательную победу над Гюргием. Чем отблагодарить за такой посул? Узнав окольным путём, чего доброго, от Берладника, о сердечных страданиях Рода, Изяслав Мстиславич тайно пообещал не только вернуть силком похищенную любаву, но и укрыть обоих, да не где-нибудь в бродницкой слободе или глухоманной Вятской республике, а при дворе шурина своего, венгерского короля Гейзы.
Род же, ни на что не надеясь, отвечал взаимной приязнью, не сулил лишнего, хотя и умалчивал, что жить победителю в этом мире остаётся всего три лета.
– Все же горазд я на выдумки!
– выхвалялся великий князь перед ближним боярством, указывая, как его ладьи не дают Гюргию переправиться на киевский берег.
Род прежде видел эти ладьи. Созданные о двух рулях, они без разворота могли идти вверх и вниз. Были видны лишь весла, гребцы скрывались под защитой высокой палубы, с коей поражали врага латники и стрелки.
– Не выдюжил мой долгорукий стрый!
– плескал в ладоши соперник Гюргия.
– Отступает вниз!
– Сейчас направит свои суда в Долобское озеро, - рассудил Глеб Ракошич.
– Оттуда волоком до реки Золотчи - и снова в Днепр. Успеем перехватить?
– Вели от меня Изяславу Черниговскому и Шварну поторопиться к Витичёвскому броду, - обратился великий князь к Вашко, торческому посаднику.
Тот кубарем бросился с гулкой лестницы к боевым полкам у Золотых врат.
Дальнейшего сражения видно не было. Великокняжеская гордость - хитро изобретённые ладьи двинулись вниз за Гюргием, пытаясь его настичь. Береговая киевская сторожа устремилась за ними сушей.