Кровь боярина Кучки

Полуян Вадим Петрович

Игумен умолк и потупился, ожидая ответа Гюргия.

–  Передай, честный отче, старшему брату такой ответ, - начал Суздальский князь.
– Я тебе, брат, кланяюсь. Речи твои правые. Ты мне вместо отца. Но если хочешь рядиться, пусть Изяслав едет во Владимир-на-Волыни, а Ростислав в свой Смоленск. Тогда мы с тобою урядимся.

–  Вразуми тебя Бог, сын мой, - поднял очи Анания.

–  Каковой же ответ ты мечтал услышать?
– заколебался Гюргий под взглядом старца.

–  Мечтаю мирной видеть родную землю, - твёрдо изрёк игумен.
– Бог освящает брань с врагом внешним, внутренним же усобицам

помогает диавол.

Тем временем Святослав Ольгович и Арсланапа с двух сторон подступили к Гюргию и каждый нашептал ему что-то на ухо. В Суздальском князе смущение обернулось надменностью:

–  Ты слыхал моё последнее слово, отче. Ничего не добавлю более.
– Князь скрылся в своём шатре.

Андрей единственный пытался удержать отца и не успел в этом. Приближенные стали расходиться.

–  Михаль, - остановил Род узнанного монаха.

–  Я не Михаль, - обернулся тот.
– Я Нестор.

–  Ужли моё лицо ничего не говорит твоей памяти?
– растерялся Род.

–  Говорит, - остановился Нестор.
– Ты знавал меня в миру. Я покинул мир после страшных дней нашего знакомства. Чего ты хочешь?

Род, созерцая Михаля-Нестора, что и впрямь был не от мира сего, поспешил открыть ему душу:

–  Ведь и я с тех пор уходил в затвор. Спустя три года вернулся. Ты сильнее. Твой пособ - помнишь?
– укрепил меня беседой со святым старцем. Ныне вновь стражду. Клюка судьбы загибается вовсе не так, как следует. Помоги мне испить от источника христианской мудрости.

В самоуглублённых глазах Михаля-Нестора вспыхнула искорка понимания.

–  Ты вновь хочешь говорить с игуменом?

Род истово закивал. Монах ловко протиснулся к послу, что стоял уже у подножия колымаги, истиха переговорил с ним. Анания задержался и подслеповатыми глазками отыскал в толпе Рода:

–  Подойди, сыне.

Благословив ратника, он возложил лёгкие персты левой руки на его главу, приникшую к благословляющей правой, и почти на ухо произнёс:

–  Не ведаешь своего пути?

–  Ведаю, - пробормотал Род, думая о скорейшем вызволении Улиты и бегстве, бегстве… - Помолись, отче, дабы выпрямился мой путь.

–  Выпрямится, - пообещал старец.
– Прими свою судьбу с миром.

Колымага отъехала. Михаль больше не подошёл. Он поскакал вслед за старцем в числе безоружной иноческой обережи.

–  Всуе [428] ты приближался к киевскому послу, - попенял своему оружничему Громила.
– Гюргию донесут как пить дать.

Благословлённый же смотрел вдаль, где колымага со свитой ещё виднелась на окоёме малой чернизиной. Он был далёк от упрёков старшего друга, знающего камни и западни мирской суеты сует.

[428] ВСУЕ - напрасно.

7

По отъезде посла битва, казалось, вот-вот начнётся. Киевляне выдвинулись из-за окоёма. В их щетинистом гудящем рое виделось движение. Врагов разделяла речка Малый Рутец, маленькая, с ладными берегами, раз плюнуть перейти вброд.

Оружничий воеводы думал

не о себе, а лишь о поручениях Громилы. Княжеские дружины уже надели кованые брони ярко-алого цвета, прикрытые сверху чехлами. Всадники окольчужили своих боевых коней. Род следил, чтоб все ратники получили из обоза тяжёлые и лёгкие мечи, пики, топоры разного вида на длинных рукоятях, боевые гири, палицы, сабли, ножи, чтоб все стрелки имели луки и колчаны со стрелами. Тем временем Громила помогал князьям устраивать полки. В пылу забот он позабыл о немилости главных из них к своему оружничему. Будучи послан к Андрею сообщить о готовности правого крыла, Род не дождался его ответа: князь, выслушав, отвернулся.

–  Малые дети, а не князья, - сплюнул Громила, узнав об этом, и выругался: - Прокуды [429] проклятые!

Подъехал Короб Якун:

–  От перебежчика наш государь узнал: воистый Изяславов сынок разбит наголову Владимиркой.

Роду было известно, что Владимирко Галицкий движется в пособ Гюргию, а сын великого князя Мстислав с венграми короля Гейзы стремится ему на перегон в поможье Изяславу. Оттого противники не поспешали с битвой. Каждый ждал подмоги.

[429] ПРОКУДА - пакостник, бедокур.

–  Как все случилось?
– спросил Громила.

–  И смех и грех!
– стал рассказывать Якун.
– У Сапогиня близ Дорогобужа, где расположился станом Мстислав, застал его дядя мачешич Владимир.
– Род вспомнил Владимира Мстиславича, сводного брата великокняжеского, что окольным путём ехал в монастырь выручать у озверевшей толпы Игоря Ольговича.
– Этот стрый привёз племяннику вина пропасть, - продолжал Короб, - известил, что идёт Владимирко. Оба сели пировать. Когда Мстислав за пиром попугал своих угров, мол, галичанин на нас преет, те спьяну отвечали: «Пусть преет, мы с ним разделаемся!» А в полночь, чуть ударили сполох, племянник с дядею вскочили, герои же короля Гейзы спали мертвецки. Галичане перебили их всех, ну малую толику взяли в плен. А оба незадачливых родственника укрылись в Луцке.

Громила и Якун хохотали до упаду. Род не выдержал:

–  Буй в смехе возносит глас свой, муж же разумный едва тихо осклабляется.

–  Ну как тут удержаться?
– оправдывался воевода.
– Все истинно происходило по пословице, любимой Изяславом: не место, дескать, к голове идёт, а голова к месту!

–  Где наши-то будут головы?
– мрачнел Короб.

Громила оглядел пространство:

–  Небось, тут недалече… Поеду-ка к Гюргию, не повелит ли ударить в бубны, заиграть в грубы. Готово все.

Гюргий не повелел. Едва успел отъехать воевода, дневная тьма обрушилась на мир земной.

–  Эй, Родислав!
– тоскливо зазвучал зов Короба Якуна.
– Ты меня видишь?

–  Вижу лишь свой конец копья, - отвечал Род.

Вой ветра заглушил все звуки войска.

–  Подай руку!
– просил Якун, - Светопреставление!

–  Сварог зажмурил свой глаз, - объяснил ведалец.

–  Не поминай Сварога!
– испугался Короб.
– Это старец Анания наслал Божий гнев на отвергших призывы к миру. Куда бежать?