Кровь боярина Кучки
Шрифт:
– Шлем сняли, - делал ложные движения Яким, - нож извлекли…
Род сам понимал, что бредит, но ощущал нож в сердце, шишак на лбу и путался между бредом и явью. Только что Яким был один - и вот… два Якима. А в кишках возбуяние, как от несвежей пищи. Руки и ноги немы - не шевельнёшь!
Бестолково и бурно соборовали над ним Яким с Шишонкой, решая, что предпринять. Вот к их голосам примешался ещё один… Как подсказала память, голос Силки.
– Человек… именем Пётр… желает видеть тестя своего…
– Зятёк
И - последнее, что услышал Род. Пётр, зять Якима, произнёс страшные слова:
– Государыня наша великая княгиня Улита Степановна только что покинула земную юдоль!..
4
Очнулся он в светлой одрине, значит, перенесли из подземелья наверх. Солнце ослепительно глядело в распахнутое окно.
– Ожил, кормилец?
– склонился над ним Силка Держикрай.
Род шевелил губами, не слыша собственных слов:
– Где… она?
Силка, захлёбываясь, поведал, что поезд усопшей великой княгини давно ушёл, государь покинул Москву, оставленный им тиун не проявляет усердия в розыске скрывшегося боярина. Поначалу оказал рвение, разослал ищеек, да без толку. Решил: улетела птичка из города, а в лесу не поймаешь. Вот и перетащили болящего ближе к солнцу и воздуху.
– По-гре-бе-ни-е, - трудно вымолвил Род.
– Погребена, - успокоил Силка.
– Схоронили матушку во Владимире в златоглавом храме Богоматери. Великий князь давно в Боголюбове со своим двором.
– Я… давно?
– попытался выяснить Род.
– Месяц почти колеблется твоя милость между жизнью и смертью, - объяснил Держикрай.
– Кормишься из рук. По надобности не можешь встать…
– Где Вятчанин?
– Со дня на день вернётся. Ищет укрытия понадёжнее. Яким Степаныч строго наказал позаботиться…
– Яким… уехал?
– беспокойно зашевелился Род.
– Тюх-тюх-тюх-тюх!
– заботливыми руками угомонил его Держикрай, - Яким Степанович, уходя, обронил случайно, - потайну зашептал он, - мысль свою обронил как бы про себя. А я слышал.
– Ш-што?
– не понял Род.
– Он изрёк, - продолжал шептать Силка. И, словно посольник, передал заповедные слова: - «Если братцу не дадут жить, клянусь убить самовластца!»
Род прикрыл веки, всей внутренней силой сосредоточился, жаждая узреть, где сейчас Яким, что с ним, чем занят… И не увидел ничего.
Тем временем слуга-сиделка деловито бормотал:
– Нынче же приведу лечца. Теперь место подходящее. Пускай лечит…
– Никаких лечцов. Я сам себе лечец, - строго сказал Род.
По его наказу Силка принёс короб с травами, жбан кипятку, ступу с пестом. Под приглядом господина стал изготовлять питье.
– Как ты говоришь? «Если братцу не дадут жить…»?
– переспрашивал больной.
– «…клянусь убить самовластца!»- с готовностью повторял Якимовы слова
А повечер явился Вятчанин.
– О, одолел свою хворобу, богатырь Найдён!
– обрадовался он.
– А я из самой что ни есть чащобы, из столицы бродников. Азгут-городок тебе кланяется. Лежбище готовит безопасное. Заботится сам атаман Могута.
– Жив ещё Могута?
– отозвался Род.
– Жив старый ястреб!
– сиял Шишонка.
– Высох, аки перец, поседел, аки чеснок, а силушка не убавляется.
Воспрянувший больной кивал, переводил дух, но разговор поддерживать ещё не мог: сами собой смежались вежды, немел язык… Вскоре Вятчанин с Держикраем на цыпочках покинули одрину.
Крепко было у давешнего бродника намерение немедля увезти Рода от греха подальше. Однако постоялец проявил упрямство: не желал ехать, не поправившись. Обещал через седмицу быть здоровым. И зелье из травы-девятисила не подвело. Спустя неделю стал на ноги. Слабость ушла, хотя глубоко скрытая мука осталась.
– Я тебе надёжную охрану дам, - сжал кулак Шишонка.
– Ни одного охраныша!
– настоял Род.
– Во мне есть сила, да со мною Силка, - шуткою прервал он возражения опекуна.
Хозяин становища так и не постиг причины этого упорства, а постиг бы, ни за что б не уступил.
Перед отъездом крепко обнялись.
– Увидимся ли?
– хлюпнул носом старый бродник.
Род заглянул в его бесцветные глаза и впервые за много лет не разглядел судьбы в чужих зрачках. Отнёс это на счёт болезни, понадеялся, что время все его способности вернёт на прежние места. Даже не заподозрил, как ошибся. С лёгким сердцем чмокнул старика в лысину.
И вот помчалась шестерня по путанице улиц. За много впереди жались прохожие к высоким тынам.
На улице Великой у Боровицкого холма пришлось призадержаться, попав в затор. Род окликнул Силку:
– К какой дороге правишь?
– Вестимо, к Старо-Русской, - обернулся тот.
– Правь ко Владимирской.
Держикрай сперва не понял, поняв же, осерчал.
– Глумишься, твоя милость? Непойманная птица сама летит в силки?
– Лети, куда велю, - сурово молвил Род, не затевая спора.
Однако Силка шестым чувством уяснил намеренье хозяина. Переклонясь к карети, мрачно произнёс:
– Не ищи умершего…
Род дрогнул: парень будто знал берестяную грамотку Букала. Одна из заповедей: «Не ищи умершего». Однако путник тут же успокоился: «Я ищу сына!»
На становищах Силка хлебал щи, скорбно глядя на хозяина. О сыне он не знал. О плаче Родовой души по отошедшей в иной мир княгине - так и видно по лицу!
– догадывался.
Коней уж не меняли, оскудев средствами. Неторопливо отдыхали вместе с ними. Да и в пути их берегли, не гнали во всю прыть. Время путное растягивалось. И все-таки Андреева столица приближалась.