Кровь боярина Кучки

Полуян Вадим Петрович

Овдотьица обняла Рода и заплакала.

–  Прости, если можешь.

Потом она вынесла мёртвого кота, а прощёный травник открыл косящатое окно и выплеснул содержимое кружки. Воздух с Чистых прудов освежил одрину.

–  Где зелье?
– возвратилась Овдотьица и, взглянув по направлению руки Рода, возмутилась: - Как теперь обличим Амелфу?

Юноша опустил голову:

–  Мой погрех. Не подумал о мести. Радовался, что избежали беды.

Женщина посмотрела на него как на несмышлёныша.

–  Беда при такой доброте повториться может.
– И в знак полнейшего доверия направилась к двери, оставляя боярича

наедине с лекарем.
– Делай своё дело.

Пока Род прикладывал мазь к ноге мальчика, Овдотьица принесла взвар, напоила Якима, Роду же сообщила, что здешний священник отец Исидор ждёт в его одрине. По изволу боярина он пришёл подготовить будущего христианина к завтрашнему крещению. Род терялся, как поступить.

–  Могу ли оставить на тебя больного? Сейчас он спокоен. От зензеверова снадобья боль усилится. Обещаешь ли не снимать повязки, как бы Яким не просил тебя? Сходи за мной лишь тогда, когда он вновь успокоится.

–  Обещаю, - твёрдо сказала женщина.

–  Теперь я не верю, - покачал головою юноша.

–  Вот те крест!.. Хотя что язычнику крест?

Род улыбнулся и, покинув мамушку с её подопечным, стал спускаться к себе в подклет. Сбывалось предсказание Букала. После отъезда Улиты и Богомила, уже обустроившись на ином новце, старый волхв предрекал: «Сменишь мир звериный на человеческий, тут же и веру сменишь. Звери тебя не съедят за веру, люди иноверцев не жалуют». Вот и пришла пора. Только люди ли эти звери? Вчера жалел тронувшуюся умом Овдотьицу: как призраки, ей мерещатся отравители! А нынче призрак воплотился в Амелфу. Самому себе не поверил бы, кабы кот не издох.

Отец Исидор встретил благовонием, исходящим от длинной сиреневой одежды, даже от мягкой сиреневой шапочки. Этот цвет некстати напомнил подозрительную сиреневость Амелфина питья, поднесённого Якиму, и стало не по себе.

–  Здоров ли, будущий сын мой?
– приветствовал его благообразный священник.

Род склонил голову. Они сели у отворенного оконца, через которое сладко дышали яблони. На столе лежала священная христианская книга «Евангелие», которую Род читал накануне.

–  Вижу, грамоте вразумлён, - погладил отец Исидор сафьяновый переплёт.
– Теперь будешь вразумляться истинной вере. Кто есть Бог, творец мира видимого и невидимого? Что есть земля и небо? Как ты представляешь?

–  Небо я представляю прозрачным человеческим черепом, - отвечал юный язычник.
– Земля и небо - жена и муж. Муж обнимает жену, согревает светом, омывает дождём, оплодотворяет - это лето. Жена пробуждается в мужних объятьях - весна…

Служитель христианского храма слушал терпеливо. Ему эти россказни, очевидно, были не внове. Но не перебивал. Как предположил Род, он думал о своём, куда-то поспешал мыслями. Златотканая борода закрывала больше половины круглого лица, тесно от неё было румяным скулам и ещё молодым, занятым жизнью глазам.

–  Кто же управляет землёй и небом?
– наконец спросил бархатный сочный голос.

–  Сварог, - ничтоже сумняшеся, ответствовал Род.
– Он вдувает в людей жизнь. Вдавни [67] он сам живал на земле, был царём, научил подданных управлять металлами, жить не скопом, а парами. Теперь он - верховный бог, управитель вселенной. Ему подвластны другие боги. А солнце - Сварожий глаз,

наблюдающий за людьми…

–  В точности как вот этот, - указал отец Исидор на сучок в тесовой стене против Родова одра, похожий на подведённый глаз. И оба рассмеялись, - Каждому христианину, - посерьёзнел отец Исидор, - подобает ведать, как жить по-Божески в православной вере христианской. Первое: от всей души веровать в Отца, Сына и Святаго Духа, нераздельную Троицу, - наставлял служитель боярской домовой церкви.

[67] ВДАВНИ - давно, с давних пор.

А почитатель Сварога вновь прогнал грешное подозрение: поспешает куда-то мыслями его молодой наставник, исправно явившийся на боярский позов, хотя не слишком исправно исполняющий боярскую волю.

–  Да что ещё сказывать?
– посмотрел гость в окно на низкое солнце, указующее, что вечерять самое время.
– Ты святую книгу прочёл, ежели умом чего не постиг…

–  Все постиг, - поспешил облегчить дело Род.

Отец Исидор подозрительно вскинул взгляд и сурово продолжил:

–  Чего не постиг, вместе постигнем. Буду твоим духовником. Побеседуем не однажды. Завтра обедню отстоишь, доколе не возгласят: «Оглашеннии [68] изыдите!» Выйдешь, обождёшь. Потом примешь святое крещение.

[68] ОГЛАШЕННЫЕ - готовящиеся принять святое крещение.

Дверь бесшумно приотворилась.

–  Ты ещё не свободен, любезный?

–  Свободен, свободен, - ответил за юношу пастырь, лучезарно улыбнувшись заглянувшей Овдотьице.

Проводив до порога отца Исидора, она провела Рода наверх.

–  Ох, и натерпелся Якимушка. И я натерпелась. Едва крестное слово, данное тебе, не порушила.

Мальчик, судя по смятой постели, только что метавшийся на одре, был тих, как тополёк при внезапном безветрии после вихря. Чирей прорвался. Гной вытек вместе с ядром. Оставалось тщательно промыть ранку.

–  Я тебя только что ругал, а теперь не знаю, как похвалить, - сообщил исцелённый.

Цокот лёгких шагов прилетел и замер у порога. Дверь стремительно распахнулась, и вбежала Улита.

–  Ну как вы тут?
– Узрела Рода и летний сорт яблок-щёк превратился в зимний.
– Ты?

–  Он Якимушку излечил, - поспешила оповестить Овдотьица.
– Сам изготовил снадобье…

–  Вереда у меня уже нет, - подтвердил боярич.

Улита поцеловала брата и опустилась на лавку у окна.

–  Даже помозиба не вымолвишь?
– спросила Овдотьица, переводя взгляд с мрачного Улитина лица на смущённый лик юноши.

–  Моченьки моей нет во вселюдном позоре жить, - отвернулась к окну Улита.

–  Ты о ком?
– не понимала Овдотьица.

–  Об Амелфе.

Вводница снова глянула на несчастных влюблённых и вдруг заспешила:

–  Пойду встречу хозяев.

Дверь закрылась за ней, и возникшая тишина долго не нарушалась. Первым подал голос Яким:

–  Сестрица, поговори с будущим названым братцем. А то ведь вам долго теперь не бывать одним.

–  Что говорить?
– сердито отмахнулась боярышня.
– Не место, не время.