Кровь боярина Кучки
Шрифт:
За дверью его проводила взглядом Лиляна. Хорошенькая чернавка явно намеревалась сообщить нечто, судя по её лицу, неприятное и не посмела.
8
Поутру, как обычно, идя в задец, Род в дверях этой «малой палаты» нос к носу столкнулся с Петроком Малым.
– Проходи, Пётр Степаныч.
Глазун, вежливо уступая дорогу, по-новому назвал Сына Гюряты с намёком на вчерашнее усыновление. И лёгонькая усмешка скривила его
Род, ошарашенный нечаянной встречей, не сразу вошёл по надобности. Замешкавшись в двери, он услышал, как тяжкие шаги Малого замерли не у выхода из хором и не у ступенек наверх, а совсем близко. Даже подозрение закралось: не входил ли Петрок в его одрину? Когда же Род вернулся к себе, ничто не обнаружило пребывания гостя в отсутствие хозяина.
Овдотьица принесла чудной завтрак - поставила на стол хлебную корону, начинённую маленькими, как червяки, жареными рыбами. Вчера на пиршественном столе он видел точно такую, да не успел отпробовать.
– Наше истинно кучковское яство, - похвалилась вводница.
– Порушь её сама, - попросил Род, - у меня руки не подымаются.
– А Варсунофьи все нет как нет, - завздыхала она, ломая корону.
Юноша все ещё думал о нечаянной встрече с боярским отроком.
– Скажи, милая Овдотьица, разве Петрок Малой в хоромах живёт?
– Он, хотя и бобыль, наособину живёт, как и я.
– А кто живёт по соседству с моей одриной?
– допытывал Род.
– Там никого пока нет. Там вдавни ледяной погреб был глубоко в подполе. Квасные и медвяные взвары держали к боярскому столу, чтоб далече не бегать. Да не место же под хоромами ледяному погребу. Теперь из большого ледника все пития через двор носят и держат в лоханях со льдом.
Овдотьица говорила ровно, хотя чем-то очень была встревожена. То на лавку присядет, то на сундук, то оконницу приоткроет и в огород выглянет.
– Что с тобою?
– забеспокоился юноша.
Женщина поднесла к глазам свой широкий рукав.
– Говорю, Варсунофья как в воду канула. Нигде не сыщут. Все мысли о ней.
Род, проникнувшись её беспокойством, представил виденную намедни дойницу бабы-яги - нос крючком, голова сучком, зад ящичком. Как она в лесу его назвала? Искун!.. Искун?
– В воду канула?
– переспросил он, мысленно созерцая спокойную зеленоватую гладь Чистых прудов.
– Сварог знает, что ты мелешь.
– Окстись!
– укорила женщина, - Крещение принял, а поминаешь Сварога.
Он уставился в стену и не слышал укоров, собрал в морщины гладкий молодой лоб и не замечал этого.
– Грибы!
– неожиданно сказал Род.
Овдотьица, ничего не понимая, воззрилась на него:
– Какие грибы? Ты что?
– Белые. Боровики. Очень много, - настойчиво твердил лесной житель.
– Скажи-ка, милая, - спросил он уже спокойнее, - ты укажешь мне место в вашем лесу, где видимо-невидимо белых грибов?
Женщина напряжённо пыталась понять его.
– Укажу. Хоть неблизко это.
– Вот и веди немедля, - приказал Род.
– Там твоя Варсунофья.
– Нелепицу лепишь [82] , -
Род решительно встал и потянул её за руку.
Они вышли на огород и направились в сторону пруда, к лесу.
– Ой!
– что-то подтолкнуло Овдотьицу оглянуться на боярские хоромы, - Лик будто бы Петрока. В окне рядом с твоей одриной.
[82] ЛЕПИТЬ - насильственно вкладывать идеи, понятия.
Род тоже оглянулся и ничего не увидел.
Когда вошли в лес, он нагнулся и поднял пойманного ежа.
– Я держать умею, и кожа у меня прочная, - разглядывал любимого зверька соскучившийся по лесу охотник.
Вдруг ёж, как человеческий младенец, закричал. Даже Род оторопел от его крика, а Овдотьица вся затряслась с открытым ртом.
– Вовек не слыхивала, чтобы ежи кричали. Дурной знак!
Юноша поспешил отпустить зверька.
– Может, ты и права. Ежи кричат очень редко. Больше ворчат.
Пока шли, Род глазом лесовика примечал, что тропа даёт немалую круглину. Отойдя от усадьбы Кучки, они снова к ней возвращались.
– А прямой путь тебе ведом?
– спросил он вводницу.
Она помотала головой. Ей трудно было говорить. Грудь тяжело вздымалась. Дыхание вырывалось со свистом. Род тут же преисполнился жалости:
– Постоим чуть-чуть. Моя вина. Несусь борзым оленем!
Женщина долго переводила дух. Потом благодарно взглянула на своего спутника:
– Что я тебе открою, Петруша…
– Не зови меня этим именем, - дрогнул он.
– Твоя воля, Родинька. Только дай признаться. Всю жизнь бездетная. Одна как перст. Чужих любила, к чужим привязывалась. А вчера почуяло сердце истинного сына. Знаешь где? В крестильне. Ты, Родинька, отныне мой сын!
– Смущённая своим признанием, женщина заалела как маков цвет.
Не ожидавший такого порыва юноша уже по-иному созерцал её круглоликость, пряди мягких русых волос, выбившихся из-под кики [83] , потом собрался с духом и крепко прижал к груди свою крестную мать.
[83] КИКА - головной убор замужней женщины.
– Меня вырастил отец. Думалось, взаправдашний. Любовь к нему - на всю жизнь. Да без матушки разве детство? Новая вера дала мне новую мать. Хочу, - он снял с себя ладанку и надел её на шею Овдотьицы, - хочу, чтобы ты берегла для меня отцов перстень. А матушкин крест - на мне. Я ведь теперь христианин, и она была христианкой. Крест с меня даже тать не снимет, а перстень могут отнять.
– Святая правда, сынок, - нежно дотянулась до его светлых кудрей Овдотьица.
– Себя береги, а я сберегу твоё родовое имя.