Кровь боярина Кучки
Шрифт:
Только что низкие солнечные лучи не могли пробуравить лесную чащу, и вот дневное светило взметнулось выше, пронзило зелёные кроны, заиграло бликами на тропе.
Долго пришлось идти, пока в запах прелого листа не ворвался грибной дух.
– Вот это место, - узнал никогда не бывавший здесь Род.
Обоих ждала неприятная неожиданность. На грибной поляне темнел как бы четвероногий, собирающий боровики Петрок и большеглазо уставился на них по- бычьи. Каким чудом он здесь? Только что был в хоромах. Не иначе, знает короткий путь.
Род все же двинулся
– С пустыми руками во что будете собирать, в подол?
– разогнулся Петрок и направился следом.
Шаги шумели в сухом листье.
Путь оперся в сосну, упавшую поперёк. Она росла не у самой тропы, чуть поодаль. Род шагнул влево и внимательно осмотрел рваное основание дерева.
– Дай нож, - попросил он Петрока.
Тот неохотно извлёк из-за голенища охотничий нож с наборной рукоятью. Род отчекрыжил изогнутую кору, чтобы отделить пень от дерева. Потом, взяв в охапку комель, убрал вековую сосну с дороги. При таком оказательстве силы очи изумлённого глазуна совсем вылезли из орбит.
– Уй-юй-юй!
– слился его бас с шумом убираемой лесной великанши.
Воздух стал тошнотворно сладким. Овдотьица запричитала в голос. На освобождённой тропе в иглах осыпавшейся хвои лежала ничком Варсунофья.
– Экое несчастье, скажи на милость!
– сокрушённо произнёс глазун.
– Это не несчастье, - поправил Род.
– Это убийство.
Овдотьица смолкла. Боярский отрок глянул исподлобья.
Юноша объяснил:
– Сосна не сломлена, а подрублена и повалена с умыслом.
– Не верю!
– Тут веры не надобно, - мрачно произнёс Род.
– Достаточно глаз. Даже щепу убрать поленились, - Он покопался в сосновой кроне, - Вервие не отвязали, а оборвали, - И поднял конец верёвки.
Глазун отворотил нос:
– Ну и пахнет, однако!
Род срезал и очистил два тонких берёзовых ствола, соединил их ветвями. Всхлипывающая Овдотьица перевернула старуху, попыталась скрестить руки на её груди, что едва удалось. Уложили покойницу на носилки. Петрок взялся спереди. И началось печальное шествие.
Созерцая спину напарника, Род заметил свежую землю на его плечах и рукавах. Откуда на нём земля?
– Более краткий путь тебе ведом?
– спросил юноша.
Петрок на мгновение застыл, как бы недослышав, потом пробубнил:
– Не ведом.
Ближе к концу пути Петрок вновь остановился с намерением опустить носилки.
– Обожди немного. Меня мутит.
Он сгинул в чаще. Род с Овдотьицей остались одни.
– Чуяло моё сердце, - истиха вымолвила Овдотьица.
– Уходили они старуху.
– Кто… они?
– спросил Род, хотя уже знал ответ.
Хотя как дознаются про наш с Варсунофьей лесной разговор?..
Род в тёплый солнечный полдень ощутил озноб.
– А если Степана Ивановича уведомить?
Женщина отмахнулась, ничего не ответила. Возвратился Петрок.
С телом Варсунофьи они внесли в боярские хоромы суету, плач и хлопоты по покойнице. Время клонилось заполдень, была нужда спешить: по обычаю полагалось предать усопшую земле в тот же
Улучив время, Род сызнова подступил к Овдотьице: должно же быть боярину ведомо, что причина смерти старухи не несчастье, а преступление. И опять вводница отмахнулась:
– Поверь, боярин нарядит доиск во главе с тем же Петроком. Чего доищешься?
С погребения Род не пошёл на поминки, передал, что ему неможется. В своей одрине растворил оконницу настежь, трупный дух все ещё дурманил его. А свежий воздух вечернего огорода портила гниль палых яблок. Такой богатый урожай плодов, и никто не собирал, будто потеряла в доме былую крепость рука хозяина.
Юноша резко обернулся на звук желанного, хотя и нежданного голоса:
– Здравствуй, братец!
– Уля, не называй меня братцем… Как ты не остереглась ко мне в одрину взойти?
– Ах, что остерегаться? Все виноядничают. Поминки! Вчера пировали за здравие, сегодня - за упокой.
– Улита закрыла окно и положила голову на грудь юноши.
– Вчера Андрей Владимирский с тебя глаз не сводил. Сокрушался, что женат, - сказал Род.
Улита ударила его ладошкой по губам.
– Перестань. Этот половчин намедни на Боровицком холме мне всю выть [84] на княжеском пиру отбил. Вурдалак сущий. Будто глазами из тебя кровь пьёт. Ну его!
[84] ВЫТНЫЙ - аппетитный. ВЫТЬ - аппетит.
Род вдыхал запах Улитиных волос.
– А Петрок тоже на поминках?
– спросил он, - А Амелфа Тимофеевна?
– Мачеха прежде меня ушла. Глазун вовсе не явился.
– Улита отступила к лавке, села, низко опустив голову.
– Няньку жалко! Надо ж было так случиться.
– Её убили, - сказал Род. И пожалел о сказанном, поняв, что не ответит на расспросы девушки, которые тут же последуют. Ответить - значит слишком многое открыть Улите, а это может быть для неё опасным.
Конечно, боярышня всполошилась:
– Убили? Как? Кто? За что?
– Откуда мне знать?
– отстранился он.
– Вижу, подрубали дерево. Не само упало.
Тонкий лучик морщинки возник над Улитиной переносицей и исчез.
– Стечение случаев, - вымолвила она.
– Кто-то хотел из нашего леса сосну похитить, да не успел. А Варсунофья под ней прошла…
Род благоразумно промолчал.
– Я ведь к тебе тоже с грустной новостью, - сообщила Улита.
– Тётка Лиляны нашла вчера, где живёт твоя нянька. В селе Тайнинском за Яузой. Только дом её заперт. Расспросила соседа. Он видел, как за день до того подкатила к её воротам кареть, приехал неведомый человек и вышла Офимка с ним добровольно и не возвращалась с тех пор… Ой, как ты потемнел лицом, свет мой ясный!
– привстав на цыпочках, сжала в нежных ладонях голову Рода боярышня.
– Ну утешься ради меня. Будем дальше разузнавать. Найдём концы. Не кмети же её поймал и. Уехала по своей воле. Может, в гости?