Кровь фюрера
Шрифт:
— Ты будешь скучать по мне, Джо?
— Конечно.
— Тогда почему ты улыбаешься?
— В Нью-Йорке ты будешь нравиться.
— Кому? Людям в посольстве?
— Да, и им тоже. Но я имею в виду американцев в целом. Мужчины так и будут ломиться к тебе в дверь, Салли.
— Ну что ж, спасибо за комплимент. Ты приедешь ко мне в гости?
— Если пригласишь.
Она улыбнулась, покрутила стакан в пальцах и посмотрела на Фолькманна.
— Расскажи мне о себе, Джо.
— Что бы тебе хотелось узнать?
Она пожала плечами.
— Что-нибудь. Я проработала с тобой около года и почти
— Полтора года.
— Нравится работать в Европе?
— Конечно.
— А до этого ты где работал?
— ???
Она вытянула ноги, чтобы ему было лучше видно.
— Ты был женат, Джо?
Он кивнул и глотнул пива.
— Да, был, один раз. Я разведен, но детей у меня нет, Салли.
— А родители? Они еще живы?
Она взглянула на фотографии в деревянных рамках. Там было две фотографии супружеской пары с маленьким мальчиком: одна была сделана в коттедже, другая на пляже. Мальчик был похож на Фолькманна, а мужчина и женщина явно были его родителями. Еще на одной фотографии была изображена уже только женщина. Она была очень красива и сидела за пианино. На полированном инструменте лежал букет цветов, а женщина улыбалась. Салли поняла, от кого Фолькманн унаследовал улыбку, как и глаза.
— Старик умер полгода назад, а мама еще жива.
— На фотографии она? Где делали снимок?
— Это в Альберт-Холле, уже давно. Она была профессиональной пианисткой. Достаточно известной в свое время.
— А ты не хотел пойти по ее стопам?
Он отпил пива.
— Не-a. Таланта не было. — Он посмотрел на нее и сменил тему разговора. — Ты рада, что уезжаешь, Салли?
— Я хочу поехать в Нью-Йорк. О Боже, Джо, нам же действительно нечего скрывать от американцев, а им от нас. Наша организация занимается лишь обменом информацией, но у меня будет хорошая должность, и платят неплохо. С другой стороны, отсылать меня туда — это несколько расточительно. Посол за неделю узнаёт во время обедов больше, чем наши сотрудники за год.
— Пару дней назад мне звонил Дик Уолси. Он говорит, что немцы и французы собираются сворачивать проект.
— Ты имеешь в виду DSE?
Он кивнул.
— А ты ничего не слышала по этому поводу?
Салли Торнтон пожала плечами, играя с пуговицей блузки.
— Я знаю, что они об этом говорили, но ничего конкретного мне не известно. Если это правда, то сойдет на нет и сотрудничество разведывательных служб. — Она помолчала. — Кроме того, тебе не кажется, Джо, что это неоправданная трата денег налогоплательщиков? Судя по происходящему, я склонна верить Уолси.
— Почему?
— Потому что сейчас у всех финансовые трудности. У немцев, у французов, у нас. Когда лихорадит фондовую биржу, все начинают нервничать. А когда нация нервничает, тут уж каждый сам за себя.
— Ты слышала от Фергюсона какие-нибудь новые сплетни?
Салли Торнтон улыбнулась.
— Я с ним почти не разговариваю. Он такой глупый.
Фолькманн рассмеялся.
— А Петерс?
— Петерс говорит мне только, что у меня красивые ноги и что он хочет затащить меня в постель. — Она сделала паузу, заметив, что Фолькманн вновь уставился на ее ноги. — И что ты хороший офицер разведки. — Она взглянула на него. — Ладно, сколько можно говорить о работе? Когда ты
— В полдень. А ты?
— А я вечером. Скучаешь по Лондону, Джо?
— Иногда, но не очень.
Салли Торнтон откинулась на спинку кресла.
— А я не скучаю. Ни капельки. Это помойная яма, если хочешь знать мое мнение. — Она заметила, что он вновь посмотрел на ее ноги, и спросила: — Можно задать тебе очень личный вопрос, Джо?
— Насколько личный?
— Хочешь со мной переспать?
Когда Фолькманн улыбнулся, она улыбнулась ему в ответ и поставила бокал на стол.
— Но мне нужно будет встать в восемь.
Они сидели на лавочке, а осенние листья были собраны в кучки по всему маленькому парку.
Был ноябрь, и он приехал на выходные из Шотландии, где занимался на курсах по стрельбе. Светило солнышко, небо было бледно-голубым: один из ясных осенних дней, когда воздух такой чистый и вкусный, что приятно дышать. Отец завернулся в старый клетчатый плащ из твида, который всегда казался слишком большим для него. Они сидели на лавочке, и старик смотрел на него водянистыми карими глазами.
— Мама говорит, они отправляют тебя в Берлин.
Он кивнул и, увидев, как изменилось выражение лица отца, сказал:
— Это хорошая должность, папа. И раз в месяц я буду приезжать домой, так что ничего страшного.
— Это опасно?
Он улыбнулся.
— Нет, пап, не опасно. Это своеобразные сборы разведывательных служб. Тебе не о чем беспокоиться. Они не отправят меня на территорию по ту сторону Стены с пистолетом. А все те истории, которые ты читал о Берлине, как правило, лишь выдумки. Знаешь, о таком обычно пишут в книгах. В настоящей жизни все не так.
— Мама сказала, ты туда ездил в прошлом месяце.
— Меня туда посылали в трехдневную командировку, чтобы я увидел, как проходит операция. Я думаю, они пытались понять, действительно ли я хочу получить эту должность.
— А ты хочешь?
Он пожал плечами.
— Ну хоть какое-то разнообразие.
— А Анна?
— Она ко мне приедет через пару месяцев.
— Как там сейчас?
— В Берлине? Он напоминает Нью-Йорк уменьшенных размеров. Хорошие рестораны, ночная жизнь кипит, если это тебя интересует. Американцы, англичане и французы создают странную атмосферу. Все там совсем не так, как раньше.
Он увидел, что старик с отсутствующим видом смотрит на деревья, словно задумавшись о чем-то своем. Он, Джозеф Фолькманн, узнал это выражение лица отца. Старик встал, взглянул на часы, пытаясь справиться с болью, прежде чем она завладеет всем его существом.