Кровь и пот
Шрифт:
Абейсын оказался дома. Большой его двор был забит санями. На широких, крепких санях, ловко перехваченные веревками, возвышались тюки шерсти и шкур. Другие сани доверху нагружены были мороженой рыбой. В каждые сани запряжено было по породистому нару. Все было готово к долгому пути, когда неожиданно нагрянул Танирберген.
Абейсын заметил его в окно. «Ах, лиса! Учуял!»— подумал он и, быстро поднявшись, вышел навстречу.
Танирберген, царапнув взглядом по лицу Абейсына, холодно поздоровался. Абейсын старательно отводил глаза от
— Скот забиваем на зиму, — томясь, сообщил он. — Видно, сердце друга издалека чует — в самый раз приехал. Проходи, мурза, в дом, гостем будешь…
— Ночевать буду. Прикажи постель постелить.
Не успел гость порог переступить, как молодая жена Абейсына уже и самовар поставила, и мясо в котел опустила. Бегая по хозяйству, она исподтишка взглядывала на мурзу, и глаза ее горячо вспыхивали. Танирберген знал женщин, на них у него был верный нюх. И он, взглянув раз и другой на молодую хозяйку, подобрался, стал покусывать ус, и уже совершенно иные мысли полезли ему в голову. Абейсын сделал вид, что ничего не заметил, однако спросил небрежно:
— Говорят, будто ты свою токал выгнал?
— Да, бабы не ладили между собой.
— Гм… Это ты хорошо сделал. Прекрасно отомстил красноглазому старикашке…
Танирберген промолчал. На эту тему он не хотел распространяться. Абейсын моргнул, выдавил усмешку на непроницаемом своем лице.
— Теперь как же? Собираешься обновить постель? Танирберген засмеялся — он любил такие разговоры.
— Э, барекельде! Твои слова ласкают мой слух. Может, у тебя и девушка есть на примете?
— Ну на девушек-то у тебя самого глаз как алмаз!
— Что и говорить… Но и твоему выбору я доверяю. Гм… — весело сказал мурза, маслянистыми глазами следя за молодой женой Абейсына.
Сообразив, что мурза подбирается к нему самому, Абейсын забеспокоился, залебезил, стал усиленно потчевать гостя.
— Попробуй вот этого… И вот этого отведай… — приговаривал он, придвигая мурзе кушанья.
Танирберген ел, пил, Абейсын настороженно следил за его взглядом, нервничал. Заметив, что гость наелся, он тут же спросил:
— А как насчет кумыса?
Гость и ответить не успел, а Абейсын уже кричал:
— Жена! Подай кумыс мурзе!
Танирберген подозрительно покосился на Абейсына. «Чего это он залебезил?»— подумал он. Удивляясь внезапной услужливости сборщика, мурза стал думать, говорить с ним сейчас об обозах или отложить на другой раз. Еще его мучил вопрос, поедет ли Абейсын с обозом и оставит ли его на ночь со своей молодой женой. От этих мыслей у мурзы дух занимался и сердце стучало. Кумыс пить он не стал, хлебнул только из расписной чашки и тотчас возвратил хозяину.
— Что так мало выпил? Или не нравится?
— Спасибо! Напился, наелся… — сказал Танирберген и прикрыл глаза. «Если отправит обоз и останется, тогда поговорим о деле, — думал он. — А если уедет, черт с ним!» Ноздри его подрагивали.
Абейсын, исподлобья взглянув на гостя,
— Все готово?
— Готово, хозяин.
— Давно ждем!
— Замерзли уже.
— Тогда надо отправляться!
В прихожей поднялась возня. Тяжелые тюки выволакивали на улицу, тащили к саням. Немного погодя Абейсын опять вошел в комнату, но уже в шубе, подпоясанный, с тумаком в руке, готовый в дорогу.
— Ну, мурза, отдыхай на здоровье, — сказал он не своим голосом. — А я с обозом в город…
Танирберген даже не повернулся к хозяину, боялся выдать себя, только рукой меланхолично махнул — поезжай, мол. Абейсын вышел.
Раздались во дворе крики, захрипели верблюды, заскрипели полозья саней — обоз тронулся. Подождав, пока затихнут последние отдаленные звуки обоза, и увидев, что начали стелить постель, Танирберген пошел во двор. Полная луна стояла высоко. Вся снежная степь, казалось, купалась в молоке. Сани, тюки, верблюды, еще минуту назад загромождавшие двор, исчезли, будто испуганные бесплотные духи. Белый аргамак, привязанный в углу опустевшего двора, увидев хозяина, вытянул шею, застучал копытами, заржал — будто и он, подобно обозу, хотел исчезнуть, раствориться в лунной струящейся белизне.
На другой день Танирберген сел на коня спозаранку. Ехать берегом в обход залива Тущы-Бас было слишком далеко, и мурза направил коня прямо по льду, с которого сильный ветер накануне смел весь снег. Белый аргамак мурзы был хорошо подкован, быстро, будто парусная лодка, подвигался по гладкому льду.
Сначала перед мурзой был один только гладкий лед, уходящий вдаль и сливающийся с белизной горизонта. Потом далеко впереди зачернели точки. Догадавшись, что это рыбаки из аула на круче, Танирберген направил коня к ним. Сначала он удивился, что рыбаки забрели так далеко в море. Но потом вспомнил, что с прошлого года Темирке объявил самые богатые рыбой старицы и заливы запретной зоной и выгнал рыбаков в открытое море.
Подъехав к рыбакам, Танирберген разглядел среди них Доса и направился прямо к нему. Он знал, что после ссоры с Мунке Дос живет бирюком и ловит один, что дружат с ним всего несколько человек вроде Судр Ахмета, Тулеу, Калау, остальных по-прежнему возглавляет Мунке. Дос вскинул на мурзу глаза и тотчас потупился.
— Доброго пути, — холодно поздоровался он.
— Аминь. За сыбагой приехал, — улыбнулся мурза, показывая белые крепкие зубы, и спешился.
Дос не понимал шуток. Подумав, что мурза насмехается над его плохим уловом, Дос пинком подбросил к ногам Танирбергена несколько рыбешек.