Кровь и пот
Шрифт:
Со дня, с того самого зимнего дня, когда семья Тулеу поселилась у моря, весь дом лег на плечи Айганши. Женге ее постоянно ссорились, старуха-мать болела и потом умерла, братья ленились, бездельничали, Айганша одна работала на промысле, кормила, стирала и обшивала всех подряд. Скоро она совсем перестала думать о себе, одевалась кое-как и даже забывала, что она девушка.
Давно уже не билось так ее сердце, давно она так не радовалась. Всегда скромная, незаметная — нарядившись, она вдруг похорошела несказанно, засмеялась и
— Женге! Женге, идет мне? — спрашивала она и поворачивалась на каблуках.
— Ой, как идет! Носи на славу. Будто для тебя шили.
— Тогда я в аул Мунке пойду…
— Как хочешь, родная. Только гляди, чтобы брат не увидел. Не любит он, что ты в тот аул ходишь.
Айганша нахмурилась. Самое большое и постоянное горе ее было то, что братья враждуют с Мунке. Она вышла тихо и шла к аулу Мунке медленно, вспоминая прошлые времена, зиму и весну, когда все рыбаки жили еще одним аулом, когда Мунке больше всех помогал им. Сколько переносил он им рыбы, сколько раз делился даже самым малым своим уловом, а когда умерла старая мать, то и могилу ей вырыл тоже он.
Несмотря на неудовольствие братьев, Айганша продолжала ходить к Мунке и Ализе, каждый раз принося им то чаю, то сахару. И Ализе всегда казалось, что воскресла ее старшая дочь.
— Спасибо, милая! — растроганно прижимала она к себе Айганшу. — Пошлет бог и тебе счастья.
Но на этот раз Ализа, осмотрев наряд Айганши, вдруг нахмурилась и отвернулась.
— Откуда это у тебя? — со страхом пробормотала она.
— А что, разве не идет? — упавшим голосом спросила Айганша.
— Идет-то идет… Только где это ты взяла?
— Брат подарил.
— Какой? Калау, что ли?
— Калау. А что?
— Ничего. Носи на здоровье… — буркнула уже совсем сердито Ализа.
— Да что это вы? Завидуете, что ли? В первый раз надела… в жизни… — Айганша вдруг скривилась горько, заплакала и выбежала из дома Мунке. Ализа — выскочила за ней на порог и тоже заплакала.
— Айганша! Айганша! Вернись, милая, не сердись! — кричала она вслед Айганше, но та, не слушая, быстрым шагом шла к себе домой.
Ей показалось вдруг неприличным быть такой нарядной среди этих бедных людей. В самом деле, думалось ей, с какой стати ходить ей в таком наряде? И ради кого? Какого суженого может прельстить ее глупый наряд?
Она совсем расстроилась, свернула было на зады, чтобы пробраться домой незаметно, как вдруг, будто давно поджидала ее, откуда-то вывернулась ей навстречу Каракатын.
— Бой-бой, что я вижу, какой наряд! — запела она и руки раскинула, не давая Айганше пройти. — Такой наряд и во сне не приснится, аллах свидетель! Небось каждая одежда доброго коня стоит. Ой, девка, всю жизнь буду помнить — подари завтра на прощание мне этот плюшевый камзол, а?
— Какое прощание?
— Ха-ха!.. Бог ты мой, какое же прощание бывает у невесты?
— Что ты мелешь?
— Не хитри, девка.
— Да что такое, господи? Что ты видишь?
Каракатын недоверчиво поглядела на нее, потом засмеялась.
— Ах, девка! Ну и хитра же ты! Мурза тебя сватает, тебя и одевает! Неправда, скажешь?
— Какой… какой мурза? Это подарок… это брат из города…
— Хе-хе-хе… Брат! Твоего брата самого продать — он одного камзола не стоит. Откуда у него такие деньги? Хе-хе… «Брат»! Это он, наш красавец мурза, все вам дает. Из-за тебя он и брата при себе держит. А теперь вот видишь, тебя, глупую, замуж берет.
Айганша, не дослушав, побежала домой. «Так вот оно что! Так вот оно что!»— стучало у нее в голове, а позор ее дорогой одежды, в которую она глупо нарядилась, жег ее тело.
Тулеу, осмотрев сети, вернулся и теперь лежал в глубине комнаты. С испугом он взглянул на сестру, когда та вихрем ворвалась в дом.
— Айганшажан, что случилось? — ворохнулся он.
Вскочила и Кенжекей, сидевшая возле двери, со страхом уставилась на бледную, с малиновыми пятнами на скулах золовку.
— Что с тобой, зрачок мой?
— О женеше-ай…
Айганша упала на грудь Кенжекей. Будто ребенок, уткнулась она лицом в плечо женге и затряслась от рыданий. Потом подняла голову, нахмурилась, даже сморщилась и стала снимать одежду. Сияла камзол, стянула через голову платье, скинула кебие, сложила в кучу посреди комнаты и повернулась к брату.
— Все это… — она кивнула на одежду, — снеси назад своему хозяину.
— Это же твое! Какой хозяин?
— Нет, это Танирбергена! И чтоб ни одной нитки не осталось, понял?
Тулеу у Танирбергена не служил. И не он выпрашивал у мурзы подарки для сестры. Но породниться с мурзой — это была такая неслыханная удача, что при одной мысли о свадебном тое у Тулеу дух спирало.
Дней пять назад в аул к рыбакам приехал Танирберген. Сразу по приезде он вызвал к себе Тулеу, был ласков с ним, говорил о добыче, о здоровье Айганши, а потом улыбнулся, положил ему руку по-родственному на плечо и сказал тихо:
— Ах, дорогой… К осени бросай рыбачить, зачем гнуть спину на работе? Есть у меня крепкие верблюды. Зимой будешь служить у меня старшим возчиком — озолочу. Понял, о чем речь?
И вот теперь все сладкие мечты Тулеу пошли прахом.
— Видел, видел я, как ты к Мунке шла… — злобно прошипел Тулеу. — Видно, там тебе наговорили! Ну ничего! Этот Мунке еще потрет на кулак слезы, он еще меня узнает!
Мунке начал уставать что-то… Кроме старости и нужды, пришла к нему еще горшая беда: он оставался один. Уходили от него люди, сманивал их Танирберген разными подачками и посулами, просторно и пусто становилось в ауле Мунке, и как много землянок зияло уже черными провалами окон и дверей…