Кровь и пот

Нурпеисов Абдижамил

— Ну, милые мои, будьте здоровы!..

Она подошла к ним, присела, чтобы поцеловать их, и вдруг замерла — на глазах у детей блестели слезинки. Мигом вспомнила она своего ребенка, оставшегося в ауле, и заплакала. Крепившиеся из последних сил детишки тоже заревели, прильнули к Акбале.

— Апа… апа, не уходи…

— Не уйду, глупые, — шептала обессиленная Акбала. — Куда же я от вас уйду?..

V

Удрученный, хмурый Ануар вернулся с работы рано. Идя домой, он не чувствовал духоты, не замечал, как все струится в воздухе и пахнет накаленным кирпичом.

Не

успел он пройти мимо магазина Темирке, как навстречу ему из-за угла колесом выкатился круглый толстяк. «Ну вот, еще одну беду бог послал! — с досадой подумал Ануар. — Сейчас начнет долг выколачивать…»

Толстяк был известный татарский купец, один из крупнейших после Темирке, закупавший рыбу в Казалинске и Камбаше и вагонами отправлявший ее в Оренбург.

— Э! Э! — еще издали, будто увидел лучшего друга, закричал купец. — Ануар-афенде, жив, здоров ли?

— Слава аллаху, бай… — смущенно ответил Ануар.

— А? Ну-ну… Фффу! Вот жара! Когда же, любезный, думаешь должок вернуть?

Ануар, как оседланный конь, тяжело переступил с ноги на ногу. Хотел было что-нибудь соврать, да язык не повернулся. Купец оглядел Ануара, похмыкал неодобрительно, велел, чтобы завтра же были деньги, и покатил дальше.

Придя домой, Ануар тяжело сел и потупился. Дети радостно кинулись к нему, стали шарить по карманам и за пазухой, искать гостинца. На лбу у Ануара выступил пот. «Что теперь делать? — в тупом отчаянии думал он. — Господи, да где же справедливость! Детишки ведь меня живьем съедят! Как же можно было меня выгонять с работы?»

Акбала удивилась, что Ануар так скоро вернулся с работы, но спрашивать ни о чем не стала, хоть и чувствовала сердцем что-то недоброе.

День прошел вяло, в молчании и безделье, и спать легли рано, едва зашло солнце, даже лампу не зажигали. Утром первые проснулись дети, захныкали от голода. Акбала лежала некоторое время, закрыв глаза, слушая плач детей, потом подняла голову. Ануар лежал возле стенки, и видно было, что не спал, а уж время было вставать, идти на работу. Акбала похолодела.

— Ануар! — громко позвала она. Ресницы Ануара дрогнули. — Почему не встаешь?

— Ну встану… — сипло пробормотал он и покашлял. — Встану… А потом что? Чего вставать-то?

— Как чего? На работу идти…

— Кха!.. Какая работа?

— Тебя прогнали?

— Нет…

— Так ты работаешь или нет?

— Нет… Пока я болел, на мое место другого взяли…

— Так… Как же теперь дети?

— Откуда мне знать?

Акбала молча оделась и вышла из дому. Пойти ей было некуда— она отправилась на базар. На базаре было шумно, жарко, множество крикливых голосов сливалось в один высокий вопль, торговцы сходились, расходились, разворачивали, мяли материи, колупали подметки сапог, ели в тени лавок вареную баранину (у Акбалы рот наполнялся слюной и голова кружилась), хрипло ревели верблюды, пахло то сушеным урюком, то рыбой, то несвежим мясом…

— Кому, кому холодной воды? — верещали мальчишки.

— А вот свежий хлеб! Свежий хлеб!

— Кому рыбы?

Сперва Акбала думала занять немного денег у кого-нибудь из знакомых, но потом оробела, устала от криков, суеты, жары и пыли побрела домой.

Дома было еще немного муки, к вечеру Акбала замесила пресное

тесто, все съели по лепешке и поскорее легли, чтобы забыть во сне обо всем плохом и чтобы не так хотелось есть.

VI

Еще восток не начал светлеть, еще тьма разлита была по городу, когда Акбала проснулась от торопливого стука в дверь. Она вскочила в испуге, прислушалась, и сердце у нее вдруг зашлось: опять кто-то забарабанил в дверь.

В комнате было темно, как в могиле, единственное окно плотно занавешивали на ночь. Сначала Акбала ничего не могла сообразить, шарила вокруг себя, потом вспомнила, что за детьми у стенки спит Ануар.

— Ануар! — тихо позвала она. Потом погромче — Эй, Ануар!

— А? Что?.. Чего тебе?

— Вставай! Кто-то в дверь стучится…

— Кто?

— Не знаю…

— Эй, кто там?.. — слабым от страха голосом крикнул Ануар.

— Откройте! — приглушенно попросил кто-то за дверью. Акбала уже зажигала лампу. Ануар, торопливо натянув штаны, пошел открывать. У двери он остановился и беспомощно оглянулся на Акбалу, как бы умоляя: «Может быть, все-таки не открывать?» Акбала торопливо подошла к нему и уставилась на дверь. Лампа дрожала в ее руке, свет колебался.

— Кто там? — заикаясь, спросил Ануар.

— Ради бога откройте!

— Все-таки он мусульманин… — пробормотал Ануар, возясь с запором. Чуть приоткрыв дверь, он тут же отскочил, едва не сбил с ног Акбалу. — Ойбай, пропали… — заскулил он. — Бандит!

В дверь, пригнувшись, быстро протиснулся высокий человек с винтовкой в руке, тут же запер дверь на запор, шикнул на Ануара:

— Ради аллаха молчи! Погаси свет.

Акбала послушно прикрутила фитиль, и в доме опять стало черно.

Человек затаил дыхание, прислушиваясь. На улице, довольно далеко от дома, послышались голоса. Через минуту несколько человек грузно пробежали мимо дома. Шаги бегущих смолкли невдалеке, и непонятно было, остановились бегущие или просто их не стало слышно.

VII

Едва только ночной гость, нагнувшись, вошел в дом, как Акбала сразу узнала Еламана. И он ее мгновенно узнал, но не до нее ему было в эту минуту. Весь он был поглощен одним — пробегут солдаты мимо или остановятся, а если остановятся и станут ломиться в дом, то стрелять или нет?

На улице давно не слышно было ни звука, но в доме никто не шевельнулся. Лампу не зажигали; казалось, все предпочитали темноту. Оцепенев, стояли Еламан и Акбала. Неслышно переминался с ноги на ногу озябший и ничего не понимавший Ануар. Акбала даже боялась дышать — так тихо было в доме. Раз ей показалось даже, что это все сон…

Опомнившись, она молча принялась стелить постель. Мужчинам она постелила вместе, а сама легла с детьми, Еламан, не раздеваясь, молча лег с краю и положил рядом винтовку дулом к двери. На улице снова раздались шаги и русские голоса:

— Тут он где-то…

— А ты заметил, где он свернул?

— …в бога мать, тут дворами уйдешь…

Еламан сел, нащупал винтовку, винтовка ходуном ходила в руках. Страх холодным комком сидел у него под сердцем. «Как могли они догадаться, что мы… — лихорадочно соображал си. — Что с Мюльгаузеном? Успели ли остальные бежать? Меня ли ищут?»