Кровь и пот
Шрифт:
— Я давно уже заметил… — отозвался Еламан.
— Непонятно что-то.
— Черт побери! Если бы узнать… Не может быть, чтобы те ничего не предпринимали.
— Может, тебя боятся?
— Меня-то? Вряд ли…
До Кандыузека рыбаки дошли скоро. Мунке был прав: в заливе было тихо, волна с моря сюда не доходила, возле трясин и камышей стыли отраженные в воде утренние облака.
Едва подойдя, рыбаки начали выбирать сети. Сети колыхались и трепетали от биения обильной рыбы. Желтобрюхие сазаны и серебристые чебаки,
— Ух, барекельде! — восхитился Еламан, вспомнив свою рыбацкую молодость. Рыба хлестала по воде, розовые в утреннем свете брызги высоко взлетали над лодками. Еламан, мокрый с ног до головы, швырял рыбу на дно лодки и смеялся. Давно не испытывал он такой радости. — Мунке, помогай! — покрикивал он. — Вот это рыбка!
Возбужденно кричали и на других лодках — куда ни глянь, всюду видны были сгибающиеся и разгибающиеся спины, слышался глухой стук рыбы о дно лодок.
И никто не заметил сначала, как из-за камышей разом показалось десятка два лодок Доса. Впереди всех на узкой белой лодке спешил Иван Курносый. Тихо и азартно покрикивая на гребцов, он стоял на носу с двустволкой в руках.
Неизвестно, кто первый заметил их, но рыбаки разом бросили работу и повернулись к Еламану.
— Весла, багры готовьте! — крикнул Еламан, нашаривая в ногах скользкий от рыбы багор. Положив багор поперек лодки, Еламан внимательно сосчитал рыбаков Доса. Тех было раз в пять больше, чем джигитов Мунке. У троих, кроме Ивана, были ружья.
— Апыр-ай! Они пойдут на все! — пробормотал Мунке.
— Ах дурак я, дурак! — ответил ему Еламан, с поздним сожалением вспоминая о спрятанной на заброшенном зимовье винтовке.
Иван Курносый издали начал целиться в Еламана.
«Постреляют нас!»— бессильно подумал Еламан и крикнул своим рыбакам:
— Ладно, джигиты, бросайте багры!
Рыбаки Мунке один за другим со стуком стали бросать багры в лодки. Джигиты Доса, разделившись надвое, стали заплывать с обеих сторон. Подплыв, Тулеу размахнулся веслом, хотел ударить Еламана, целил в голову. Еламан увернулся, весло гулко ударилось о борт, сломалось. Тулеу, задыхаясь, схватил соил. Еламан успел перехватить конец соила, вырвал, забросил далеко в воду.
— У, гад! Силу показывает! — заорал Тулеу. — Дайте ружье!
— Тихо, тихо! — Иван Курносый вклинился между лодками Еламана и Тулеу, положил ружье на колени, направил стволы на Еламана. — Пикнешь — пристрелю, как собаку, понял? — И тут же своим — Приступайте!
Джигиты Доса с наслаждением принялись забирать рыбу, весла, багры и сети. За полосой камыша и болот гудело море, в заливе Кандыузек было тихо, только люди — ругались и громко сопели.
Дос с ненавистью глядел на бывшего своего друга Мунке.
— Вот кого бы я утопил! — говорил он яростно. — Мало утопить этого старого черта!
— Топи, топи! —
— А ты, сволочь, не рыпайся особо! Объявился тут, зараза! Гляди, другой раз попадешься — живым не уйдешь!
— Ладно! Больше не встретимся. А встретимся — разойдемся по-другому!
— Поглядим…
Рыбаки Доса между тем начали уже перебрасывать рыбу в свои лодки.
Как ни крепился Еламан, но, когда увидел, как у рыбаков Мунке забирают сети, не выдержал.
— Что ж ты делаешь, Иван? — ужаснулся он. — Ведь царские времена прошли, а?
— Хо-хо! Теперь у нас времена Танирбергена!
— Значит, никогда не будет нам свободы?
— Смотри-ка ты! Свободы захотел? Твоя свобода — на каторге, сволочь! А эти, — повел он глазом по рыбакам Мунке, — эти завтра от голода выть начнут. А когда совсем уже загибаться будут, вот тогда и поговорим, кто тут главный: ты или наш мурза! Понятно?
Уже три дня в ауле Мунке никто не выходил в море. И уже три дня ни в одном доме не разводили огня под котлами. Кое-кто начинал уже поругивать Еламана.
— Черти его сюда принесли! Посадил всех на воду… Лучше бы он и не появлялся.
Но сильнее, чем голод, угнетало безделье. Раньше рыбаки все-таки выходили в море, возились с сетями. Раньше хоть надежда светила каждому: вдруг попадет хорошая рыба? Теперь никто не выходил из дому, и ругань в семьях стояла по любому поводу.
Еламан думал, думал и ничего не придумал, кроме как пойти поговорить с Танирбергеном.
Танирберген принял Еламана ласково. Он отдыхал в полуденный зной в своем прохладном шатре. Когда пришел Еламан, мурза поднялся с преувеличенной любезностью:
— Проходите, дорогой Еламан, проходите, садитесь…
— Я ненадолго… — хмуро буркнул Еламан.
— Почему! Будьте гостем. Эй, кто там!
В шатер поспешно вошли два дюжих джигита по главе с косоглазым гонцом и стали у двери. Танирберген улыбнулся и нанял расспрашивать гостя о здоровье. Насчет здоровья Еламан ничего не сказал, а сразу повел речь о рыбе. Красивое лицо мурзы поскучнело.
— Да-да… понимаю… — приговаривал он, слушая Еламана и глядя в сторону, а потом сказал — Море не мое. Хозяин на промыслах Темирке. Если хотите поговорить о рыбе, поезжайте к нему в Челкар.
У Еламана от гнева запылали уши.
— Так-так… Я понял тебя! — грубо сказал он и в упор поглядел на мурзу. — Тебе интересно стравливать наши аулы. Чтобы мы, как собаки, перегрызлись.
— Понимай, как хочешь, — надменно ответил мурза.
— Вот как, значит?
— Да, вот так…
Еламан не стал больше разговаривать, поднялся и ушел. Нукеры мурзы не тронули его, молча посторонились, когда он выходил. По дороге домой Еламан вспомнил опять о винтовке и опять пожалел, что не привез ее в аул.