Кровь и золото погон
Шрифт:
9
Девятнадцатого августа 1917 г. на рижском направлении германские войска перешли в наступление. К полудню части 8-й немецкой армии форсировали Двину, угрожая выйти в тыл оборонявшим Ригу русским войскам. Опасаясь окружения, генерал Парский приказал эвакуировать Ригу. 21 августа немцы вступили в город, а вскоре туда явился кайзер Вильгельм II, принявший участие в торжествах.
После взятия Риги немцы прекратили наступление и возобновили его 1 сентября. Рано утром немецкая артиллерия начала артподготовку, используя химические снаряды, а в 9 часов утра 2-я гвардейская германская дивизия начала форсирование
Упорное сопротивление 2-й бригады латышских стрелков обеспечило возможность выхода из-под германского удара 2-му и 6-му Сибирским корпусам. Окружить 12-ю армию немцы не смогли. Генерал Д. С. Парский отдал приказ оставить позиции и отступать на 3-ю оборонительную линию. Этот шаг подорвал боевой дух российских войск. Началось беспорядочное отступление на северо-восток. Войска бросали артиллерию и обозы.
Германцы преследовали отступавших довольно пассивно. Видимо, потому, что немецкое командование было вынуждено перебросить ряд участвовавших в операции дивизий в Италию и на Западный фронт. Лишь немецкая авиация активно штурмовала колонны отступавших русских войск, нанося удары и по беженцам.
Кавалерийская бригада, действуя в арьергарде, прикрывала отход русской армии. Эскадрон Павловского, потрёпанный в ежедневных стычках с германскими гусарами, совали затычкой в любую дырку. В живых осталось чуть больше шестидесяти человек. Погибшего подпоручика Штебро в должности помощника командира эскадрона замещал старший унтер-офицер Девяткин из кадровых, мужик опытный, рассудительный, осторожный. Благодаря ему и солдатскому страху оказаться в германском плену, Павловскому удалось наладить в эскадроне дисциплину. В бригаде это оказалось единственное подразделение, без революционного базара выполнявшее приказы и бившееся с немцами не за страх, а за совесть.
Чтобы хоть чем-то отблагодарить бойцов, Павловский выклянчил в штабе бригады целую коробку солдатских Георгиевских крестов, и на коротком привале подполковник Каменцев лично наградил солдат и унтер-офицеров, а заодно и зачитал приказ о производстве в чины. Всем унтерам присвоили чин старших, а Девяткину – фельдфебеля. По такому случаю награждённые и произведённые в очередной чин решили надраться, известив, правда, Девяткина. Тот доложил Павловскому и вовсе не ожидал такой реакции командира:
– Да и хрен с ними, пусть надерутся, завтра всё равно как миленькие в бой пойдут. Слушай, фельдфебель, а не выпить ли и нам с ними, как думаешь?
Девяткин выпить был, конечно, не дурак. Но тут слегка опешил. Попереминался с ноги на ногу, покрутил ржавые от махорки кончики усов, откашлялся со значительностью.
– Дык, оно, конечно, можно, господин ротмистр. Однакость есть и сумнения.
– Предъяви, – повеселел Павловский.
– А коли начальство прознает? Вам ведь нахлобучат. И, вообче, резон ли вам с нижними чинами водку хлебать? Сами ж говорили, панибратство в армии – худшее средство. Можно и авторитет замарать.
– А мы с тобой аккуратно пить будем, – Павловский обнял фельдфебеля за плечи, – аккуратно, но сильно. И пьянеть не будем. Тогда не только авторитета не замараем, но и поднимем его. А? Как полагаешь?
Девяткин полностью был согласен с командиром и взялся морально подготовить коллектив.
– Только вот, брат Девяткин, не резон нам с пустыми руками к нижним чинам идти, не привык я за чужой счёт выпивать. А у меня всего-то бутылка трофейного рому.
– Об ентом могете не горевать,
Девяткин выскочил из полуразрушенного блиндажа и через минуту приволок тяжёлый сидор, до отказа набитый разномастными бутылками из трофейных запасов. Здесь были польская водка, дешёвый немецкий шнапс, мутная латышская самогонка, и даже три бутылки настоящего французского шампанского…
По приказу Павловского пьянку обставили как серьёзную боевую операцию. Выставили дозоры из молодых солдат, в прибранном блиндаже накрыли стол, даже тарелки чистые и вилки из какой-то мызы приволокли. Выпили хорошо и крепко. Драгуны поначалу стеснялись командира, а потом обвыклись и под занавес, обнявшись, вместе пели песни.
Этот небольшой кутёж сплотил эскадрон. Солдаты не только окончательно поверили командиру и зауважали его, отныне Павловского берегли, прикрывали его от пуль и осколков, от немецких сабельных ударов и штыков.
Осенью семнадцатого в общей неразберихе отступления, когда под влиянием большевистско-эсеровско-анархистской пропаганды армия трещала по швам, а полковые комитеты массово отстраняли от командования офицеров, когда тылы оказались парализованными и армейские подразделения неделями не видели горячей пищи, эскадрон Павловского, давно потерявший связь со штабом бригады, организованно отступал на восток и, сплочённый вокруг командира, постепенно превращался в организованную преступную группировку.
Большевиков и эсеров в эскадроне не было, а с парой анархистов Павловский разобрался просто, преподав урок всем остальным. Однажды на привале двое драгун устроили свару по случаю невыдачи мясного котлового довольствия. Они бегали от костра к костру, вокруг которых повзводно сидели бойцы в ожидании кулеша, и орали, что пора власть брать в свои руки, что штаб-ротмистра следует повесить, что надо разбегаться по домам. Их никто не поддержал, но и урезонивать не спешили. Павловский не спеша достал из кобуры свой трофейный «парабеллум», выстрелил в воздух и, когда анархисты в испуге утихомирились, приказал фельдфебелю Девяткину:
– Взять эту сволочь!
Связанных анархистов поставили рядом у кромки небольшой балки.
Павловский обратился к сидящим бойцам:
– Братцы! Не будете возражать, если я от вашего имени пристрелю эту мразь? От них смрадом несёт.
Солдаты молчали. Пауза затягивалась.
– Молчание, надо понимать, знак согласия?
Павловский хладнокровно расстрелял двух бузотёров. Тела скатились в балку, хоронить их не стали.
Двигаясь по лесам на северо-восток в сторону Пскова, эскадрон обходил крупные населённые пункты, в латышских, латгальских и русских сёлах забирали продукты, овёс и сено, меняли коней. Однажды к востоку от Мариенбурга [9] на лесной песчаной дороге близ большого хутора повстречали колонну сборного пехотного батальона под командой капитана. Тот потребовал подчиниться и следовать с ними на соединение с войсками. В доме латгальца, хозяина хутора, капитан поведал Павловскому о захвате большевиками власти в Петрограде, об аресте министров Временного правительства и повальных арестах генералов, о формировании красной гвардии и полном развале армии…
9
Алуксне – город в северо-восточной Латвии, до 1917 г. назывался Мариенбург.