Кровь и золото
Шрифт:
Я провел своих спутников в чудесную библиотеку Эвдоксии, и мы поспешно заняли те же места, что и в прошлый раз.
– Заберите ее, – сказал я. – Я не смогу взять ее с собой. Как я уже говорил, мне необходимо уехать и увезти отсюда Мать и Отца. Возьмите ее под свое крыло.
– Невозможно, – заявил Маэл. – Она слишком слаба. И она мне не нужна. Повторяю: она мне не нужна!
Авикус протянул руку и накрыл пальцы Маэла своей ладонью.
– Мариус не может забрать ее. Это истинная правда. У него нет выбора. Он не может держать при
– Малышку, – с отвращением произнес Маэл. – Скажи как есть: хилую, невежественную девчонку, которая навлечет на нас беду!
– Умоляю, дайте ей приют, – вмешался в спор я. – Научите всему, что знаете. Научите всему, что ей нужно, чтобы выжить в одиночестве.
– Она же женщина, – неприязненно заметил Маэл. – Как она сможет выжить одна?
– Маэл, для тех, кто пьет кровь, пол не имеет значения, – ответил я. – Как только она наберется сил, как только усвоит достаточно знаний, она при желании сможет жить не хуже Эвдоксии – так, как сама того захочет.
– Нет, она мне не нужна, – упорствовал Маэл. – Я ее не возьму. Ни за что! Ни на каких условиях!
Я собрался было заговорить, но выражение его лица яснее любых слов открыло мне ту истину, о которой он сам не подозревал. Он никогда не смирится с Зенобией. Оставив ее с ним, я подвергну ее опасности. Либо он бросит ее, либо отречется от нее, если не хуже. Это вопрос времени.
Взглянув на Авикуса, я увидел, что он, к несчастью, находится во власти слов Маэла. Как всегда, Маэл заставил его подчиниться. Как всегда, он не мог прорваться сквозь стену гнева Маэла.
Авикус стал умолять. Конечно, их жизнь сильно изменится. Разве им сложно научить ее охотиться? Она наверняка уже умеет это делать. В ней не так много человеческого, в этой милой девочке. Она не безнадежна. Как можно отказать мне в столь небольшой просьбе?
– Я хочу, чтобы она осталась с нами, – сердечно сказал Авикус. – Я нахожу ее весьма славной. И в ней есть прелесть, согревшая мое сердце.
– Именно так, – согласился я. – Подлинная прелесть.
– Что в том пользы для тех, кто пьет кровь? – спросил Маэл. – Вампиру обязательно быть прелестным?
Я не мог продолжать. Мне вспомнилась Пандора. Боль при мысли о ней была настолько резкой, что я не мог произнести ни слова. Но я увидел Пандору как наяву. Я видел, что в ней сочетались и страсть, и прелесть, что подобные черты присущи как мужчинам, так и женщинам и что они вполне могут расцвести в Зенобии.
Я отвел глаза, не в состоянии участвовать в их споре, но неожиданно осознал, что Авикус рассердился, а Маэл кипит от ярости.
Когда я оглянулся на них, оба замолчали. Авикус посмотрел на меня, считая, что я обладаю авторитетом, хотя я знал, что в реальности это не так.
– Я не могу управлять вашим будущим, – сказал я. – Вам известно, что я ухожу.
– Останься. И пусть она живет с нами, – предложил Авикус.
– Немыслимо! – воскликнул я.
– Ты упрямец, Мариус, – мягко проговорил Авикус. –
– Я навлек смерть на владелицу дома, – возразил я. – И не смогу здесь жить. Оставаясь здесь так долго, я уже совершаю богохульство по отношению к древним богам. И они непременно отомстят – не столько потому, что они существуют, сколько потому, что я в свое время чтил их. И сколько можно объяснять: я должен уехать из этого города и перевезти Тех, Кого Следует Оберегать, в безопасное место.
– Дом принадлежит тебе по праву, – настаивал Авикус. – Ты же сам предложил нам жить здесь.
– Не вы ее убили, – отрезал я. – Давайте вернемся к главному вопросу. Вы возьмете девочку?
– Не возьмем, – ответил Маэл.
Авикус промолчал. У него не оставалось выбора.
Я отвернулся. Все мои мысли занимала Пандора, Пандора на острове Крит – чего я не мог и вообразить. Пандора, моя вечная скиталица.
Долгое время я не мог вымолвить ни слова.
Потом поднялся и, не обращаясь к ним более, ибо оба разочаровали меня, вернулся в спальню, где на постели лежало, закрыв глаза, очаровательное юное создание.
Ее освещал мягкий свет лампы. Привлекательная и податливая: водопад волос на подушках, безупречная кожа, полуоткрытый рот.
Я присел рядом.
– За что тебя выбрала Эвдоксия, если не считать красоты? Она не говорила?
Она открыла глаза, вздрогнув словно от неожиданности – что вполне возможно, учитывая ее молодость, – задумалась и наконец тихо ответила:
– За остроту ума, за то, что я помнила наизусть целые книги. Я часто декламировала ей по памяти. – Не поднимаясь с подушек, она сложила руки так, будто держала в них открытую книгу. – Мне хватало одного взгляда на страницу, чтобы запомнить текст. И по мне – одной из сотни служанок императрицы – некому было горевать. Я была девственницей. И рабыней.
– Понятно. А еще?
Я чувствовал, что у двери стоит Авикус, но ничем не показывал своей осведомленности.
Зенобия подумала, прежде чем ответить.
– Она говорила, что у меня неиспорченная душа, что, несмотря на всю порочность императорского дворца, я способна слышать музыку дождя.
Я кивнул.
– Ты до сих пор слышишь ту музыку?
– Да, – отвечала она, – даже еще чаще. Но если ты уйдешь, музыка меня не спасет.
– Уйду, но перед уходом дам тебе кое-что.
– Что? Что дашь? – Она села, опершись на подушки. – Что может меня спасти?
– А ты как думаешь? – ласково спросил я. – Моя кровь.
Я услышал, как Авикус задохнулся от изумления, но не обратил на него внимания. В те минуты для меня никого, кроме нее, не существовало.
– Я силен, дитя мое, очень силен. Пей мою кровь, сколько пожелаешь, и тогда ты совершенно преобразишься.
Мое решение и озадачило, и обнадежило ее. Она застенчиво подняла руки и положила их мне на плечи.