Кровь и золото
Шрифт:
А известия из внешнего мира, сообщаемые друзьями, по большей части разрывали мне сердце.
Константинополь отрекся от Италии, и только Папа Римский держал оборону против завоевателей. Казалось, весь мир, включая Галлию, пал под натиском арабов. Потом Константинополь вмешался в ужасный спор, связанный с изображениями святого лика, и с ходу заклеймил их. В результате и мозаики в церквах, и иконы были уничтожены скопом – и сердце мое обливалось кровью при мысли о чудовищной войне против искусства.
Хвала Небесам, Папа Римский отказался принять участие в этих гонениях и официально
Так окончилась мечта о великом государстве, объединяющем Восток и Запад. Так окончилась моя мечта, что Византии удастся сохранить цивилизацию, когда-то оберегаемую Римом.
Но цивилизованный мир не рухнул. Даже я, ожесточившийся римский патриций, вынужден был это признать.
Среди франков появился великий полководец, прозванный впоследствии Шарлеманем, и ему удалось одержать немало побед, чтобы сохранять на Западе шаткий мир. Со временем вокруг него собрались придворные, питавшие хрупкий интерес к древнеримской литературе.
Но по большому счету только Церковь поддерживала жизнь обрывков той культуры, что существовала в Риме моего времени. Разве не ирония судьбы – христианство, бунтарская религия, родившаяся из мученичества в эпоху старой Римской империи, стала хранительницей древних рукописей, древнего языка, древней поэзии, древнего красноречия.
С веками я становился могущественнее; каждый талант, что подарила мне Кровь, усиливался. Лежа в святилище рядом с Матерью и Отцом, я слышал голоса людей в отдаленных селениях. Я слышал, как мимо проходит случайный вампир. Слышал мысли и молитвы.
Наконец я обрел Заоблачный дар. Мне больше не приходилось карабкаться по горным склонам. Стоило лишь приказать себе подняться с дороги – и я оказывался у потайной двери. Это свойство пугало меня, но я любил им пользоваться, ибо, набравшись сил, мог преодолевать значительные расстояния.
Между тем на территории, ранее принадлежавшей воинственным варварским племенам, начали появляться замки и церкви. Заоблачный дар поднимал меня на горные вершины, где воздвигались великолепные строения, а иногда я даже проскальзывал во внутренние покои.
Я был скитальцем в вечности, лазутчиком среди чужих сердец. Кровавым существом, не ведавшим смерти и в конце концов позабывшим о времени.
Иногда я парил, подхваченный ветрами. И постоянно плыл по течению чужих жизней. В горном склепе я рисовал фрески для Тех, Кого Следует Оберегать, для разнообразия нарисовав древних египтян, приносящих жертвенные дары, и хранил несколько книг, проливавших бальзам на мою больную душу.
В монастырях я любил подсматривать за монахами. Мне нравилось наблюдать за их работой в скрипториях: отрадно было видеть, что они бережно сохраняют поэзию греков и римлян. Под утро я забирался в библиотеки и, накинув капюшон, склонялся над пюпитром, чтобы почитать древние стихи или исторические сочинения.
Меня ни разу не обнаружили. Я был слишком хитер. И часто таился у стен часовни, предпочитая умиротворяющие распевы монахов или перезвон колоколов прогулкам под монастырскими сводами.
Тем временем столь любимое мной искусство Греции и Рима вымерло окончательно. На смену ему пришла суровая церковная скульптура
Человеческие фигуры, запечатленные на картинах или высеченные в камне, часто выглядели преувеличенно худыми. Повсюду господствовал гротеск. Не из-за нехватки знаний или мастерства, ибо манускрипты иллюстрировались с величайшим терпением, а на монастыри и церкви тратились огромные деньги. Создатели произведений искусства могли бы сделать все, что угодно. То был сознательный выбор. Искусству не позволялось быть чувственным. Ему предписывалось быть благочестивым. И мрачным. Так были утеряны классические каноны.
Разумеется, я и в новом мире находил свои чудеса – не стану отрицать. Заоблачный дар переносил меня к величественным готическим соборам, чьи высокие арки превосходили все, что мне доводилось увидеть. Красота тех соборов потрясала меня до глубины души. Я восхищался рыночными городками, появлявшимися по всей Европе. По-видимому, торговля и ремесла утихомирили землю, которую не смогла усмирить война.
Повсюду заговорили на новых наречиях. Элита предпочитала французский язык. Но в Европе говорили и по-английски, и по-немецки, и по-итальянски.
Я смотрел, как развивается жизнь, но ничего не видел. И наконец где-то около одна тысяча двухсотого года – точно не помню – я лег на пол склепа и надолго уснул.
Я устал от мира, а сила моя невероятно возросла. Я поведал свои намерения Тем, Кого Следует Оберегать, объяснил, что лампы догорят и погаснут, оставив Мать и Отца во тьме, и заранее попросил прощения. Я устал. Мне хотелось уснуть и долго-долго не просыпаться.
Во сне я продолжал учиться. Мой сверхъестественный слух до того обострился, что я ни на миг не оставался в тишине. Я не мог скрыться от голосов тех, кто хотел быть услышанным, будь то человек или вампир. Не мог сбежать от плавного хода истории.
Она настигала меня в тайном укрытии среди Альпийских гор. Я слышал молитвы Италии. Я слышал молитвы Галлии, превратившейся в страну под названием Франция.
Я слышал стенания душ, страдавших от ужасной болезни четырнадцатого века, известной как Черная смерть.
В темноте я открывал глаза. Прислушивался. И учился.
Наконец я поднялся и отправился в самое сердце Италии, страшась за судьбу всего мира. Мне необходимо было собственными глазами увидеть горячо любимую страну. Я должен был вернуться.
Прежде я никогда не бывал в том месте, откуда взывали ко мне во сне многие и многие. Оказалось, что это новый город – Венеция. Во времена Цезаря его еще не существовало, а теперь он превратился в большой порт и, вполне возможно, стал величайшим населенным пунктом Европы. Один из кораблей, заходивших в гавань, привез туда Черную смерть, и тысячи людей стали жертвами эпидемии.
Мне еще не доводилось бывать в Венеции. Теперь же я обнаружил величественный город, с множеством прекрасных дворцов, стоящих по берегам темно-зеленых каналов. Но правила городом Черная смерть, ежедневно уносившая сотни людей. Их трупы на паромах вывозили на острова городской лагуны и там как можно глубже закапывали.