Кровь, которую мы жаждем
Шрифт:
Мое тело наклоняется вперед, ладони прижимаются к прохладной стали. Она настолько холодная, что я едва не шиплю от шока. Ледяное ощущение обжигает кожу, но я не отстраняюсь; вместо этого я наклоняюсь еще дальше.
В воздухе стоит тишина, такая тихая, что почти громкая. Я слышу каждый вздох, вырвавшийся из моих губ, и чувствую, как гулко бьется мое сердце, прижимаю ухо к двери, прислушиваясь к тяжелым шагам, но ничего не слышу.
Позади меня раздается грохот, заставляя меня отпрянуть от двери немного быстрее, чем ожидали мои ноги. Я чувствую, что скольжу назад,
Когда мой зад врезается в пол, я вскрикиваю от боли. Болезненность сразу же запульсировала в моей спине, когда я повернула голову, чтобы посмотреть, откуда доносится шум. Сильный ветер сорвал еще одну дощатую панель, отправив лист дерева на пол.
Ветер завывает и хлещет сквозь открытые щели, свистит внутри маленького помещения, которое до этого момента казалось мне весьма очаровательным. Жжение покалывает мое тело, и я смотрю на свои ладони.
Они действительно спасли меня от перелома копчика, но взамен получили побочный ущерб. Неприятные зазубренные полосы прорезают нежную плоть моих открытых ладоней.
Я прикусила внутреннюю сторону щеки, глядя на отодранные слои кожи — ничего страшного, что мне понадобится медицинская помощь, но мне определенно понадобится куча неоспорина и несколько бинтов.
— Больше никаких страшных фильмов после середины…
Жесткий, леденящий кровь вой открывающейся двери прерывает меня.
Темнота и неизвестные вещи, которые там таятся, никогда не пугали меня. Я никогда не боялась ночных толчков или полуоткрытых дверей шкафа, потому что встречалась лицом к лицу со своим худшим кошмаром и выжила. Я видела худшее, что есть в человечестве, как выглядит настоящее зло, и вышла живой.
Когда я смотрю в зеркало, на меня смотрит тьма, которой все боятся. Мне нечего бояться, когда я — сам страх. Снаружи я осталась той же девушкой, но внутри превратилась в безвестность и смерть.
Поэтому я не удивляюсь самой себе, когда поворачиваюсь лицом к двери, не обращая внимания на то, что может стоять в открытом дверном проеме. Мое воображение представляет всех злодеев и упырей из фильмов ужасов, которых я когда-либо видела, готовясь к тому, что меня ждет демон или слэшер.
Дверь приоткрыта едва ли на дюйм, достаточно трещины, чтобы я заметила, но ничто за ней не пытается прорваться. Я сижу и смотрю еще мгновение, терпеливо ожидая неизбежного испуга, и когда ничего не появляется, я испускаю вздох.
Мог ли ветер быть достаточно сильным, чтобы распахнуть эту дверь? Даже если бы это было так, как она открылась? Я дергала и дергала за эту ручку, когда только поднялась сюда. Ее никак нельзя было открыть без ключа.
О том, как она стоит здесь, распахнутая настежь, проливая темноту, я подумала лишь мельком. Я встаю, вытираю пыль с брюк тыльной стороной ладоней, стараясь не тереть открытые раны о джинсы.
Ветер шумит еще какое-то время, прежде чем из-за двери доносится металлический звон. Его серебристая гармония заставляет волоски на моих руках плясать, а брови приподниматься.
Он просачивается из открытой щели, плавая и запутываясь в свисте
Вальс был жестким, мы использовали его как отвлекающий маневр, чтобы Алистер и Брайар могли ускользнуть незамеченными, сказал он, когда отзвучала последняя нота. Но даже несмотря на то, что мы почти не разговаривали, ощущение кружения на вощеном танцполе с ним, держащим меня за руку, было ночью, о которой я мечтала несколько месяцев.
Причудливая щипковая мелодия делает противоположное своему возможному предназначению. Мне совсем не страшно; я заинтригована, что бы ни было за этой дверью, играющей музыку, которая так напоминает мне о том, что я чувствовала, находясь в объятиях Тэтчера.
Как это было — вальсировать со смертью.
И уйти невредимой.
Когда я тяну дверь дальше, чувствуя, что она сопротивляется моему усилию, я тяну чуть сильнее, пока она не открывается настолько, что я могу заглянуть внутрь. На верхней ступеньке первой лестницы горит одна-единственная свеча. Я была прав насчет каменных ступеней, идентичных материалу, из которого сделаны стены вокруг.
Свеча мерцает, охватывая лишь небольшой радиус и я едва вижу вторую ступеньку, а все, что ниже, кажется обсидиановой тьмой, поглощающей весь свет.
Рядом с золотым подсвечником, который теперь покрыт белым воском, сидит источник мелодии — квадратная музыкальная шкатулка. Я опускаюсь на корточки и поднимаю ее, когда мелодия заканчивается. Темное деревянное основание украшено нежными белыми вихрями, опоясывающими всю поверхность. Каждая деталь выглядит расписанной вручную.
Провожу пальцами по верхушке, где стоит маленькая серебряная клетка. В блестящие прутья заключен искусственный ястребиный мотылек с головой смерти. Он наиболее распространен в поп-культуре, благодаря знаменитому фильму «Молчание ягнят», а также из-за пресловутого рисунка в форме черепа на его грудной клетке.
Я поворачиваю рычаг на спине, отпускаю его, когда натяжение становится достаточно сильным, и смотрю, как мотылек внутри клетки вращается. Она кружится по кругу, и на секунду я заворожена тем, как она прекрасна.
Был ли это подарок от Табиты Флер, которая действительно обитала в башне и начала наслаждаться моим обществом, или от кого-то более живого, меня не волнует. Подарок оценен по достоинству.
— Спасибо, — шепчу я в пустоту, с затаенным дыханием глядя вниз на беспросветную лестницу.
Ни один голос не отвечает мне, но...
Я чувствую их.
Присутствие кого-то, скрывающегося в тени за пределами досягаемости свечи.
— Лира!
Мое им выкрикнули мягким шепотом произносит мое имя тот самый голос, откуда я вошла в эту комнату. Я бросаю еще один взгляд в темноту, прежде чем поспешно проскользнуть обратно в комнату и захлопнуть за собой дверь.
Прижимаюсь к ней спиной, глядя на движущуюся фанеру на полу, прежде чем сквозь нее пробиваются светлые волосы Брайар. Ее глаза осматривают комнату, прежде чем найти меня.