Кровь, которую мы жаждем

Монти Джей

Сайлас хорош во многих вещах, но он хорош в хакерстве и владении оружием. Два совершенно разных хобби, но он делает это так легко, что можно подумать, будто это одно и то же.

— Если ты сможешь убедить моих родителей пустить тебя в мою комнату, у меня все еще есть подключенный к одному из моих мониторов. Он знает, как с ними работать. — Он кивает головой в сторону Рука. — Я не говорю, что он имеет к этому какое-то отношение, но это лучше, чем ничего. Это должно помочь тебе начать — Лира?

Лира?

Лира Эббот?

Меня переполняет веселье.

Как дерзко со стороны моей тени появиться здесь вот так после ее маленького трюка с прыжком со скалы. Я знал, что в конце концов она найдет меня, чтобы обсудить сделку. Ту, в которой она обманула меня.

Девушка, которая обманула смерть.

Во второй раз.

Однако, преследовать меня здесь, пока я с парнями? Неужели она настолько предана делу? А еще лучше, настолько ли она предана мне? Впервые вопрос о Лире закрался в мой мозг. Как много она видела за годы своей шпионской деятельности?

Я поворачиваюсь на стуле и смотрю в сторону двери, где стоит Лира, мокрая от дождя, со сломанным зонтом и в толстых мокасинах. Обтягивающая коричневая водолазка обнимает изгибы ее талии и заправлена в вельветовую юбку. Это первый наряд, в котором я вижу ее с того бала на Хэллоуин год назад, который подчеркивает ее фигуру, а не скрывает ее.

Все веселье покидает мое тело и сменяется раздражением, настолько сильным, что кожа словно горит.

Это не из-за одежды или ее поношенных туфель, на которых еще осталась грязь.

Нет.

Дело в улыбке на ее лице.

Широкая, ослепительная, непорочная, предназначенная для Сайласа Хоторна. Она занимает все ее лицо, поднимая все ее тело в состояние эйфории. Лира излучает солнечный свет в дверном проеме, солнечный свет, который пробивается сквозь полог темно-зеленых сосен и пронзает лесную подстилку.

Улыбка спадает, когда она видит нас.

Как только она видит меня.

Края ее рта опускаются вниз, скрывая белые зубы, и я физически ощущаю, как солнце отступает внутрь ее груди, пряча от меня свой свет и тепло, что делает со мной что-то необъяснимо извращенное.

Мои ногти впиваются в ладонь, а кулак сжимается на коленях.

— О, черт, — бормочет она, на долю секунды обнаруживая мои глаза, прежде чем перевести их обратно на Сайласа. — Извини, я могу просто уйти, не знала, что они будут здесь. Я вернусь на следующей неделе.

На следующей неделе?

Острая боль пронзила меня, когда моя хватка превратила и без того бледные костяшки пальцев в белые.

Сайлас качает головой. — Я не знал, что уже четверг. Ты можешь остаться. Они не будут здесь дольше, чем мы сможем играть.

Мой контроль — это железная крепость, которая создавалась и строилась годами. Но сейчас, когда я смотрю на нее,

она кажется мне обтрепанным куском жалкой пряжи. Слова, вылетающие из моего рта, не похожи на мои собственные.

— Играть? — Я говорю это так, будто выплевываю гвозди изо рта. — Во что именно?

Лира дрожащими руками лезет в свою огромную сумку и достает коробку. Она протягивает ее, словно заключая перемирие, как будто то, что в этой коробке, каким-то образом снимет это жгучее чувство в моей груди.

— Шахматы, — отвечает Сайлас. — Я учу Лиру, поскольку она настаивает на том, чтобы приезжать сюда каждую неделю.

Каждую неделю? Учить?

Я чувствую, как жидкость просачивается в мою руку, кровь покрывает ладонь, а ногти впиваются в плоть.

— Лира, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — На пару слов?

Мой стул скребет по полу, проглатывая ее ответ, если он у нее вообще есть. Я не жду, пока она согласится или примет мое приглашение и уже приближаюсь к ней, когда она открывает рот, чтобы ответить, но я предупреждаю ее укоризненным покачиванием головы.

Еще одно слово о ее визитах к Сайласу — и я окажусь за гранью. За грань, о существовании которой я до нее даже не подозревал.

Держу дверь в вестибюль открытой и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее. Она смотрит на меня, застыв на месте, словно ее туфли приклеились к полу. Если бы это не требовало физического контакта, я бы оторвал ее от земли и перекинул через плечо, но я не хочу прикасаться к ней.

— Скарлетт. — Мой тон грубый и низкий, только для ее ушей.

Это заставляет ее двигаться, наконец.

Ее маленькая фигурка проносится мимо меня, и ее запах, смешанный с чем-то странно знакомым, доносится до моего носа. Как только она оказывается в вестибюле и дверь за мной закрывается, я засовываю большие пальцы в карманы, не забывая держать руки при себе.

— Что ты здесь делаешь? — Ее рот раскрывается от моего вопроса, но я вижу ответ в ее глазах. — Питомец, тебе лучше иметь более умный ответ, чем шахматы.

Ее брови нахмурены, как будто она не знает, почему я вытащил ее сюда. Как будто она не осознает, что натворила. Что она пробудила во мне.

— Тогда что бы ты хотел, чтобы я сказала, Тэтчер? Потому что именно поэтому я здесь. Я не шла, — ее руки обхватывают себя, некий защитный механизм, когда она понижает тон, — следила за тобой, если ты так думаешь. Я даже не знала, что ты будешь здесь.

Я цокаю языком по передним зубам, качая головой в насмешливом понимании. — Значит, ты здесь только ради Сайласа?

Она быстро кивает, даже не дав мне закончить вопрос.

— Да, мы играем в шахматы по четвергам. Это единственная причина, клянусь.