Кровь на опавшей листве

Инин Дмитрий

Я попытался вдохнуть полной грудью аромат степи, наверное, тут должно очень хорошо пахнуть, свежестью травы, полевыми цветами, дождем, что прошел совсем недавно. Вот только… не было никаких запахов. Странно все это. Я уселся в траву и снова начал думать о том, что же сделал в жизни хорошего.

Детишек спас летом, это считается? Наверное нет, потому что им, по сути, ничего и не угрожало, к тому же при этом я еще и Полинку ранил, так что это скорее уж плохой поступок. А если говорить о плохих поступках? Три трупа! Три! На моей совести, двое шабашников, которых я без сожаления свел к лешему, да заодно и тот бандит, он тоже на моей совести, и пусть он сам хотел меня

убить, но все равно же я стал причиной его смерти. А еще Злата… ну это… зря я ее тогда, не красиво, обманом… Хотя нет, это не из плохих поступков, она сама пыталась меня обмануть получить что-то, а я просто сыграл в ее игру и получил выигрыш.

— И какого черта ты тут делаешь? — Я отвлекся от мыслей и повернул голову. За моей спиной стояла Яра, ослепительно красивая, просто умопомрачительно, я уже и забыл, какая она и сам того не понимал, как по ней соскучился. Она стояла во весь рост смотря на меня сверху вниз, и на лице ее отражался гнев, нет не злоба, именно гнев, она сейчас смотрела на меня так, как мать смотрит на нашкодившего ребенка и мне стало почему-то очень стыдно за свое поведение. — Ты посмотри-ка на него, уже расселся, грехи считает, еще чуть-чуть и конь к нему явится, чтобы значит на тот свет везти.

— Какой конь? — Не понял я.

— А это зависит от того, как грехи посчитаешь. Как баланс сведешь добрых и плохих поступков в своей жизни. Если хорошо жизнь прожил, так белый конь придёт, он тебя в Правь повезти должен будет, если нет, так вороной, который в Навь сопроводит. Редко, правда, к кому белый конь тот приходит. Человек тварь такая, склонная к самобичеванию, и тому, чтобы на себя чужие грехи брать. Вот ты, например. — Она всмотрелась мне в глаза. — Ты же в смертях тех троих не виновен совсем, это Фрол их забрал, к тому же, он был в своем праве, все трое душегубы были с чернотой внутри, и не забери их леший, сколько бы зла еще в мир принесли, а это… — Яра внезапно покраснела и я понял, понял, что она видит и тот, другой грех, что я пытался взять на свою душу. Она отвесила мне легкую, но при этом обидную пощечину. — Вообще глупость. Запомни, если бы Злата не хотела, то и не дала бы. Ей любопытно было, что в тебе Василиса нашла, вот дура девка и не придумала лучше, чем в постели тебя попробовать, а ты… ну только чуть нарушил ее планы. Она вообще в ту ночь что-то не доброе удумала, не зря же тебя с собой утащила, в койку уложила. Не знаю уж, что в ее голове варилось, но для тебя бы точно это закончилось не хорошо.

— То есть мои грехи ничего не стоят? — Уточнил я.

— Почему не стоят? — Удивилась Яра. — Они стоят ровно столько во сколько ты их ценишь, я же говорю, люди склонны к самобичеванию, грехи лелеет, а добрые дела в грош не ставят, вот и у тебя. Жизни каких-то татей на себя гирями повесил, пудовыми, а то, что Марью спас, оценил в медяк, ребятишек, спасенных тоже. Ты не думал, чем бы эта история закончилась? Рано или поздно Арысь поймали бы, ребята отправились бы в лучшем случае, в детский дом, а в худшем к родителям. И все, три загубленные жизни. А тут Институт, организовал свое заведение для не благополучных детей, заведение, где к ним относятся как к родным, где им дадут хорошее образование, стипендию и путевку в жизнь. Интернат, где не у троих, а у сотни ребятишек, будет любящая директор, относящаяся к ним, как мать! Вот настоящая цена твоего хорошего поступка, а ты его просто отбросил в сторону. Ну что? Будем дальше твою жизнь разбирать по крупинкам или уже пойдем?

— Куда? — Не понял я.

— Туда! — Рассмеялась Яра. — Домой пойдем! Тебе еще Бельского искать. Я тебе еще истерику закатить

должна за все измены и всех баб, с которыми ты там шуры муры крутишь, ну и на следующем празднике в честь летнего солнцестояния мы с тобой сплясать должны, не все же Марье, да Арыси твоей радоваться. Я тоже хочу весело плясать голой на столе под радостный крики толпы. — Я почувствовал, как краснею, странно, в этой степи не чувствовалось ни запахов, ну вкуса, и себя я тоже не ощущал, а тут явственное чувство того, что кровь приливает к моим щекам.

Яра ласково мне улыбнулась и склонившись поцеловала меня в губы и от ее сладкого поцелуя по всему моему телу растеклось тепло и блаженство, я зажмурился от удовольствия, а когда поцелуй прекратился, и я открыл глаза, то меня ослепил свет электрических ламп.

— Идиот! — Меня больно хлестнули по щеке. — Боже какой же ты идиот. — Злата стояла надо мной вся растрепанная, взъерошенная и какая-то осунувшаяся. — Какого черта, Дим! Я спрашиваю какого черта, ты не обратился ко мне и не взял нормальных зелий? Дим! Василиса же меня убьёт! Ты понимаешь? — Она схватила меня за плечи и принялась трясти.

— Злат. — Прошамкал я беззубым ртом, впрочем, не таким уже и беззубым, проведя языком по деснам я обнаружил чудо чудесное, кошмар стоматолога, я обнаружил, что у меня прорезались новые зубы, третий комплект. — Когда я в прошлый раз пил твои зелья, то готов был кидаться с интимными целями, на старушек на улице. Нет уж, мне такое не надо. Вот и пришлось пользоваться тем, что было в наличии, а к тебе, уж извини, веры больше нет.

— Идиот! — Злата снова отвесила мне оплеуху. — Да ты чуть себя не угробил, понимаешь? Бодрость с восстановлением намешать, да еще в расчете, что они негативные эффекты свои взаимно нейтрализуют, а позитивные оставят? Дим ты совсем дурак? Это так не работает, это даже в обычной фармакологии так не работает, а в нашей тем более, у нас эффект сильнее.

— Волк рассказал? — Спокойно поинтересовался я, за что получил еще одну оплеуху.

— Я же тебя придурка на самой кромке поймала, ладно если бы живая вода была, но мы последнюю дозу Марье отдали, так что пришлось тебя стандартными зельями вытаскивать. Мне даже на мгновение показалось, что все, ты умер. А ты представляешь, что Василиса со мной сделает, если ты ласты до срока склеишь?

— Не знаю… Отдаст на поругание Али Бабе и сорока разбойникам? — Пожал я плечами и отметил, что этот жест не причинил мне привычной боли.

— Дим, я ведьма. У меня это называется отпуск! — Рассмеялась Злата. — Нет! Она меня депремирует! Понимаешь?

Понимать мне не хотелось, как и вникать в то, что для ведьмы страшнее лишиться премии чем… Впрочем, мне же кто-то в свое время объяснял, что сексуальная активность и участие в оргиях, желательно с жуткими противоестественными существами из других планов бытия, для ведьмы, это вроде как обыденность и даже необходимость, вот бы взвыли наши современные шарлатанки, изображающие из себя ведьм, услышав про такое, впрочем, мне плевать, пусть творят что хотят…

— Марья как? — Не стал я продолжать разговора на тему наказаний для Златы. Здоровье Искусницы, для меня было куда важнее, нет в том, что она жива, я не сомневался, но вот в каком она состоянии.

— Все плохо, Дим. — Лицо ведьмы стало грустным, и я вздрогнул. — Дура эта твоя Марья, полная и безоговорочная! Ты понимаешь! Мы же в нее живую воду влили, последнюю, что в запасниках стояла. Кощей еще когда приедет и сможет новую создать, а мы на эту идиотку, все потратили.

— И что? Ну не томи! Говори! — Вызверился я и даже привстал с постели. — Жива?