Кровь не вода (сборник)
Шрифт:
Сильная и стойкая Лида, намаявшись за пару месяцев, надорвав спину и окончательно – нервы, только тогда чуть вздохнула: Лиза, бесполезная во всем, неумелая, неловкая, «дурноватая» и немного чокнутая, со всем распрекрасно справлялась.
Даже Тоня однажды расплакалась и попыталась поцеловать Лизину руку.
Лиза умудрилась даже поставить его на ноги – несмотря на сопротивление родни: «Лиза! Не мучай его!» – и самого больного.
– Ничего, – приговаривала она, – мамочка у меня пошла, и ты, Лешенька, пойдешь!
И терпеливо,
И он пошел! Сначала по чуть-чуть, отказываясь и капризничая, потом медленно, очень медленно прибавляя, опираясь на ходунки, а позже на палку, он все же пошел.
Она делала ему массаж, выводила на улицу в теплые дни и героически предложила уехать в мае на дачу: «Воздух и природа творят чудеса, не сомневайся!» – убеждала она сестру.
Лида отказывалась – да ни за что! Как это – с почти лежачим больным без удобств? Без горячей воды, ванны и туалета? Без отопления, в конце концов?
Но – поехали! И там он и вправду ожил.
Прожил после этого лета он еще почти три года. А там новый удар. И все, конец.
После похорон Лиза осторожно спросила сестру:
– Лидочка! Мне уехать?
Лида махнула рукой:
– Лиза! Делай, как тебе лучше. После того, что ты для нас сделала… Да что говорить! Не знаю, как ты вообще еще держишься!
Лиза облегченно вздохнула – соскучилась по Питеру, по своей квартире, по могилкам мамы и папы.
– Я поеду, Лидочка, да?
Лида кивнула.
Не то чтобы она устала от сестры. Нет. Она была ей так благодарна, что оплаты за это нет. Нет такой цифры, чтоб поместилась в квитанции. Просто хотелось побыть одной. Очень.
Такая накатила тоска – хоть волком вой!
Ну, и выла, конечно.
Через три месяца после Лизиного отъезда раздался звонок из Ленинграда – Елизавета Никитична Коноплева попала в больницу. С различными травмами. Перелом руки, трещина коленной чашечки, перелом голени и сотрясение мозга. В общем, гражданка Коноплева попала под машину. Опасности для жизни нет, слава богу, а вот уход не помешает.
Лида подхватила Нину и внучку Светку, и тем же вечером втроем рванули в Питер.
Лиза кудахтала и бормотала, что «затеяли они все это зря», что она в полном порядке и вообще – срочно берите обратный билет!
Через две недели ее привезли домой, пожили с ней еще пару недель, первой сорвалась Светка: понятно, в Москве куча всяких неотложных и важных дел. Потом уехала Нина. А через два месяца засобиралась и Лида.
С Лизой было все в порядке. Ну, или почти в порядке. Лида отмыла квартиру, запасла продукты, договорилась с участковым врачом, что тот будет «патронировать» Лизу, и с почти легким сердцем вернулась домой.
Казалось бы, все. Совесть могла спать спокойно – Лиза стала выходить во двор и медленно доходила до ближайшего магазина – за кефиром и хлебом.
А большего ей и не надо!
Созванивались
Похоронили Антонину, дети женились, разводились, плодились и, как всегда, давали пищу для бессонных ночей. Уже разводились и сходились, попутно размножаясь, внуки и внучки.
За всех болело сердце и ныла душа.
И тут Лида начала замечать за сестрой новые странности. Лиза стала рассказывать, что у нее бывают видения.
– Что? – переспросила Лида. – Не поняла, повтори!
– Ви-де-ния! – по слогам повторяла Лиза.
– Мало ты головой трахнулась тогда на Литейном! – рассердилась Лида и швырнула трубку, долго еще возмущаясь причудам сестры.
Видения у нее, видите ли! Совсем рехнулась на старости лет…
А Лиза словно не слышала. Могла позвонить поздно вечером и тихо пролепетать:
– Лидочка! Вы собираетесь в домик?
Домиком она называла дачку, действительно домик, маленький, засыпной, в котором места уже на всех давно не хватало, а денег отстроить новый, естественно, не было. И даже не в деньгах дело – в доме не было мужиков! Бабье царство, да и только. Дима, сын, к семье как бы уже и не относился – особенно это касалось дачных дел. У Диминой жены Лены была своя дача, куда они ездили по настроению – Лена была человеком не дачным. У Альбины была своя дача. Даже не дача, а загородный дом. Кирпичный, с башенкой-бойницей (отстреливаться? – пошутила тогда Лида), добротный и безвкусный – по мужнину вкусу и деньгам.
Дачка зарастала бурьяном, хирела и сыпалась. Давно не крашенные доски потеряли товарный вид, покорежились и потемнели. Крыша, крытая когда-то дешевым рубероидом, подтекала. Трубы прогнили, крыльцо завалилось.
Нина требовала дачку продать. Это было, конечно, разумно. Но все же Лида, хоть и давно не спорила по этому вопросу, вяло сопротивлялась и дело это откладывала.
Ей было жаль продавать этот, в сущности, давно ненужный и бесполезный дом, но… Дом строил Леша, и там выросли дети. А сколько счастливых дней они там провели! Их походы в лес за грибами и ягодами, вечерние воскресные костры на полянке за домом, купание в речке.
Их с Лешей счастливые и тихие (главное счастье – дети уложены) вечера за столом на крылечке – под бульканье самовара, под неспешный разговор.
Нет, глупость, конечно. Внучек туда не загнать: условия, видите ли, не те! Избаловались молодые, что говорить. Нине одни хлопоты – пару раз за лето надо все-таки съездить, посмотреть, покосить, проверить. А она и так замученная дальше некуда. А все равно Лида тянула и разрешение свое на давала. Упрямая старая дура.
– Какой домик? – завелась Лида, ненавидя все уменьшительные, как у ребенка, слова, так почитаемые сестрой.