Кровь неделимая
Шрифт:
– Не беспокойтесь, дорогая, – догадливо кивнул головой Юлий Юльевич, – спасибо.
И моя рука, протянутая к сумочке, упала, как отрубленная. Кажется, я его обидела.
Но лицо гнома украсила какая-то новогодняя блаженная улыбка, и старик, припадая на правую ногу, вышел.
Я набрала в легкие побольше воздуха, чтобы вздохнуть с облегчением, что все мои преображения закончены, как в этот же миг вошла Марта Адольфовна. На этот раз она даже не постучалась, потому что ее руки были заняты подносом, на котором в красивой керамической мисочке горячее «нечто» исторгало клубы пара.
«Наконец-то
Признаться, я не привыкла в своей суматошной жизни уделять так много времени и сил внешнему виду. И вся эта беготня по магазинам, стрижки-укладки… В общем, я устала и жаждала поскорее заняться делом. Моим настоящим делом. И мне неважно было, как я буду выглядеть, когда сяду перед компьютером с блокнотом в руках, разберу свои заметки, записи и записочки. Ну, почти неважно. И сейчас я готова была быстренько перекусить и посмотреть, наконец, что там прячется в процессоре, который скромно притулился в полукруглой нише за веселенькой такой ширмочкой. Ширмочку, видимо, поставили из соображений, что такая спаленка Барби ну никак не предполагала вторжения компьютерного стола и всего, что на нем расположилось. Поэтому мое будущее рабочее место стыдливо замаскировали сиропного вида ширмой. Глядя на нее, так и хотелось замяукать.
И тут мои руки оказались… в мисочке с дымящейся пеной.
– Что вы делаете? – то ли испугалась, то ли возмутилась я.
Но Марта Адольфовна прямо-таки садистским жестом осадила меня и удержала мои руки в мыльном растворе с какими-то щекочущими нос ароматами.
– Сидеть, – коротко приказал домашний фюрер.
– Ой, – растерянно сказала я в унисон с разочарованным урчанием моего пустого желудка.
– И нечего тут жалобно урчать, через час будет ужин, и вы приглашены разделить его с господином Власовым и его близкими, – подслушала Марта Адольфовна.
– Я думала… – но я тут же осеклась. Не хватало еще оправдываться перед этой домоправительницей. – Что вы намерены делать?
– А разве не понятно? Разве можно садиться за стол с такими… с такими, – Адольфовна так и не нашла подходящих слов, чтобы охарактеризовать мои руки. Ну что ж, они и вправду изрядно пострадали от работы на рынке.
К моему удивлению и даже удовольствию, Марта Адольфовна оказалась замечательной маникюршей. Через сорок минут мои ногти блестели натуральной полированной поверхностью, а кожа, жадно впитавшая давно забытый крем, разгладилась и нежно благоухала.
– Вот теперь вы готовы….
– К употреблению? – ни к селу ни к городу съехидничала я.
– К работе в обществе господина Власова, – торжественно заявил фюрер.
– Я думала, ему нужна моя голова.
– Голова… А голову-то вы поберегите. Она ведь у вас одна.
Марта вышла, оставив меня растерянной и чуть-чуть испуганной. И в самом деле, что это я растаяла…. Меня привели в порядок, наверное, для того, чтобы не чувствовать брезгливости. Ведь видочек у меня до этого был еще тот…. Я как-то сразу забыла невероятное обаяние Власова, мое неожиданное доверие к нему. Это у меня-то – и доверие? Неужели жизнь меня мало учила? Ах, эти русские грабли, как они любят стучать по одним и тем же лбам!
Я почувствовала себя униженной,
А внутри меня уже проснулась жадность к работе, я прошла за ширму и включила компьютер, который торжественно пропел майкрософтскую мелодию приветствия.
– Привет, дружок, – я погладила глянцевую клавиатуру и улыбнулась плосколицему монитору с веселым зеленым полем.
– Привет… – растерянно ответил кто-то за моей спиной.
– Это не тебе, Георгий, – улыбнулась я, – разве я посмела бы назвать тебя дружком?
«Что-то я стала много улыбаться, – тут же осадила я сама себя. – Дура ты, Дуня, разбежалась и мчишься в неизвестном направлении к неизвестно какой цели! А вокруг совершенно незнакомые люди».
«Когда ты была у чеченцев, вокруг тебя тоже были чужаки, но ты не трусила и не осторожничала», – тут же завопило мое израненное самолюбие.
«Это было в другой жизни. Я думала, что самое худшее зло на свете – это смерть».
«А оказалось?»
«Подлость, предательство друзей…»
«Ладно уж, трусь понемногу, – снисходительно разрешило самолюбие, – я потерплю».
– Что это вы нашептываете, молитесь, что ли? – усмехнулся Георгий.
– Да, вот и молюсь! Пусть Бог меня убережет от неприятностей в вашем доме!
– Пусть! – вместо «аминь» произнес Георгий.
Пока я шла следом за Георгием в столовую, даже мой желудок устал урчать.
– А почему мы так далеко и – пешком? – решила пошутить я.
Но Георгий уже открывал створки последней высоченной двери:
– Прошу… – Я видела, что он не собирается входить вместе со мной, и мне стало как-то не по себе.
– А ты?
– Обслуга обедает отдельно, иди, не трусь, – и его рука почти втолкнула меня в ярко освещенную столовую.
Я только и успела сообразить, что я – не обслуга и что Георгий нечаянно сказал мне «ты». И меня это почему-то ободрило. Вопреки моим ожиданиям столовая была вполне нормальных размеров, светлая и уютная. Просторная, конечно, но ведь в таком доме все должно быть просторным. Белые атласные шторы на окнах, ажурный тюль, больше похожий на вологодское кружево, такая же скатерть на длинном столе… Мой взгляд пробежал по строю маленьких плоских букетиков, украшавших столешницу, и уткнулся в хозяина дома.
Я только сейчас почувствовала, что оказалась в центре внимания. Власов стоял у большой барной стойки в окружении нескольких человек. Все они застыли, разглядывая меня, и я невольно подумала, что, если сделать снимок, их совсем не нужно было бы переставлять. Все стояли идеально, и все смотрели в одном направлении – на меня. Поэтому я мысленно «сфотографировала» всех, а это означало у меня: «хранить вечно».
Мое самолюбие было на страже, и не позволило изобразить ни одну из сценок, которые чередой повторялись в сериалах с преображения «красотки»: я не оступилась на высоких каблуках, не одергивала блузку, и не теребила нервно пряди волос. Мне казалось, что я уверенно прошла к этой живописной группе и так же уверенно произнесла дежурное «здравствуйте».