Кровь Пяти Драконов
Шрифт:
Мы смотрели, как монах избивает бога; вокруг Шахашана плескался ореол стихийной силы, пахнущей свежестью и прохладой. И никто не мог отделаться от мысли, что так справедливо: сын Воды карает духа, который ей торговал.
Бог Сахалара попросил пощады очень скоро, и монах снова удивил нас. Когда ты сокрушишь кого-то – то можешь взять себе его землю, не так ли? Но вместо того Шахашан обещал, что пять молитв в день бог оазиса получит – ибо племя все же остается здесь на постой. Он сам свершил все обряды, позволив дашараги отдохнуть.
– Безупречная Вера требует справедливости, – ответил Водный, когда увидел
Даже самых горячих воинов жизнь в пустыне учит умению размышлять. Много думали дашараги над этими словами – и во время стоянки, и в последующие дни пути.
Но потом мы прибыли к цели. Долину Грозового Песка мы всегда обходили стороной: здесь вечно дул ветер, а по земле бежали сотни молний, когда потоки воздуха воздевали песок, то тысячи искр танцевали в небе и осыпались на землю.
Мы по обычаю остановились на границе долины. Почти все воины Царства остались с племенем, но Кахаллад вошел в долину без страха, и пробыл там несколько часов.
– Подойдет идеально, – сказал он, покинув Грозовые Пески. – Вождь, у меня будет просьба к вам.
Мой отец сухо кивнул. Он знал, что время восставать еще не пришло, уж точно не когда рядом двое сыновей стихий.
Просьба Кахаллада была проста: мы должны были охранять границы долины, пока он не завершит строительство. Он не сказал, что будет строить, да мы и не собирались спрашивать. Надо было сыграть роль покоренных.
Вскоре прибыли и другие – теперь, когда мы провели двоих рожденных Драконами, их товарищи знали дорогу. Они появлялись в вихрях ветра или прибывали на небесных колесницах и привозили с собой множество странных предметов и материалов. Сопровождавшие их духи и сотворенные чародейством существа добыли камень из горы поблизости, и вместе они возвели пять колонн в избранных точках долины. Вскоре дракорожденные ушли, но остались привезенные ими строители и несколько духов стихий, к которым никто из нас не подходил. Они и продолжили работу.
Мы наблюдали за происходившим лишь издали, не вмешиваясь в дела чужаков. Никто из дашараги не знал, какая магия пущена в ход, или же не понимал по-настоящему того, что видел.
Но у нас было много своих забот: создать временное поселение, следить за границами, отражать чужие набеги… Так и текло время: под руководством Кахаллада возводилось странное сооружение, а мы охраняли долину Грозовых Песков.
Шли месяцы, и наше отношение к двум сыновьям стихий постепенно менялось. Нам более не нужно было платить дань духам пустыни: те, кто приходили за кровью, сталкивались с кулаком Шахашана, и многие из них пропадали навсегда. Вода снова спасала нас, пусть и протекая сквозь нашего врага. Монах много говорил о пути перерождений, о праведной жизни и приближении к Безупречным Драконам; часто мы его не понимали, но долго беседовали о странностях веры чужаков.
Кахаллад все чаще заговаривал с нами. Он умел задавать верные вопросы, и в глазах его светился настоящий интерес. Мой отец часто беседовал с ним или посылал меня; хотя мы и не раскрывали Кахалладу настоящих тайн,
Когда первый год подходил к концу, на нас напали саадаи – крупное племя, которое всегда с нами враждовало. Воины Царства встали рядом с нами в бою; часть из смертных погибла, но Шахашан и Кахаллад обрушили на врагов свою стихийную силу. Мы уже знали о том, как могуч монах; теперь же мы узрели, как его спутник творит пламя взмахом меча, двигаясь столь быстро, что за ним нельзя уследить. Много могучих воинов-саадаи погибло, когда воля и чародейские слова сына Драконов послали во врагов пылающую птицу, что взорвалась подобно вулкану.
Не скрою: той победой мы в немалой степени были обязаны двоим посланникам Царства; мы уважали их за боевую доблесть, но все же оставалось неприятное чувство того, что они воевали вместо нас.
Тогда много саадаи было взято в плен. Дашараги больше не приходилось платить кровавую дань духам, и мы задумались о том, что с ними делать. Было решено отсечь головы двум третям пленных, каждому из оставшейся трети выколоть один глаз, отдать им головы и послать назад к их народу.
Кахаллад вмешался и спросил:
– Действительно ли стоит так поступать?
– Воин-саадаи никогда не станет прислуживать даже тем, кто его одолел, – ответил мой отец, поглаживая бороду. – Поступи он так – и навеки утратит честь и достоинство; мы проявляем к ним милость.
– А если им назначить работу в качестве выкупа? – спросил Огненный. – Это крепкие и сильные люди; мне бы они пригодились на строительстве.
Наши воины переглянулись и решили, что так поступить разумно. Пленным саадаи объявили, что те, кто хотят такой помощью выкупиться из плена и не потерять глаз – могут идти под начало к Кахалладу. Те, кто откажутся, будут казнены.
Многие из них отказались. Мы уважали их выбор; взяв наточенные до блеска мечи, мы с отцом лично срубили им головы и пролили их кровь в песок, согласно древним обычаям. Тела мы затем похоронили в земле, положив отсеченную голову на грудь лицом вниз.
Около двух сотен саадаи согласились, и Кахаллад увел их в долину. Они не пытались бежать: Огненный заставил их поклясться на воде, что они будут честно трудиться.
Снова потекли месяцы, и теперь мы лучше смотрели на посланников Царства. Мы все еще не доверяли им, но воинов Алой Земли было за что уважать, и они оставались полезны племени. Они не знали пустыню так, как мы, но наш заклинатель научился у монаха и его спутника создавать могучие обереги и защищать шатры от зловредных созданий. Шахашан же показал многим нашим бойцам, как биться без оружия, и каким сильным может быть простой кулак.
А Кахаллад продолжал возводить свое творение. Многое нам было непонятно: зачем он каждый день проливает немного воды на колонны в долине, зачем Шахашан ежедневно размышляет неподалеку от них, окружив себя блистающим ореолом стихии, зачем оба они каждый вечер занимаются своим текучим искусством боя в самом центре.
Когда колесо времен отмерило семнадцатый год моей жизни, Кахаллад завершил свой труд и созвал всех поглядеть на то, что он сотворил. С опаской мы ступили на землю долины, но молнии с нее давно уже пропали, и ветер случался лишь тогда, когда он зарождался за пределами осененной стихией земли.