Кровь Рима

Скэрроу Саймон

– Но ты не командуешь, центурион, - твердо ответил Катон.
– Да, и я обязан следить за тем, чтобы каждый, кто нарушает правила, был наказан. На самом деле не имеет значения, кто нанес первый удар или почему они это сделали. Правила достаточно ясны. Если солдат вытаскивает клинок и ранит товарища, его избивают люди его же центурии. Если он использует лезвие, чтобы убить другого солдата, наказание – смерть. Ты это достаточно хорошо знаешь.

– Смерть в случае, если человек убьет товарища, но эти иберы не римляне. Да ведь они даже не в одной с нами армии.

– Ты не прав. Они наши союзники

и подчиняются тем же правилам, что и любые другие солдаты в римской армии. Если бы все было наоборот, я бы настоял на том, чтобы иберийец был наказан таким же образом.

– Ты мог бы настаивать, но веришь ли ты хоть на миг, что Радамист согласился бы на это? Я нахрен сомневаюсь в этом.

Катон уже чувствовал себя усталым, и теперь он почувствовал изнуряющую яму отчаяния, из которой он только недавно вышел, снова подкрадывающуюся к нему.

– Послушай, Макрон, как ты думаешь, какой у меня выбор? Обе стороны здесь нуждаются друг в друге, если есть хоть какая-то надежда на то, что Радамист вернет свой трон, а Рим – свое влияние в регионе. С тех пор, как мы покинули Сирию, между нашими людьми и его людьми не было особой любви. Однажды мы испытали на себе последствия разъединения. Если я откажусь от наказания Глабия, мы рискуем тем, что это повторится вновь. Прямо на пороге подготовки к решающему моменту кампании, - он указал на дальний берег реки.
– Артаксата – всего в четырех днях пути в этом направлении. Если иберийцы увидят, что Глабий идет на свободе, то это было бы все равно, как если бы я воткнул огромный кинжал посреди колонны.

– А если ты казнишь Глабия, как ты думаешь, как это отразится на моральном духе наших парней? Они с радостью последуют за тобой в бой! Но если ты встанешь на сторону иберийцев и убьешь одного из наших людей, это будет стоить тебе лояльности преторианцев и пращников.

– Я не встаю ни на чью сторону. Я соблюдаю правила.

– Но в этой ситуации эти правила не подходят, и ты это знаешь.

– Правила есть правила, - парировал Катон.
– Независимо от ситуации. И в данном случае, именно в этой ситуации, жизненно важно, чтобы мы придерживались их, иначе мы рискуем потерять все. Макрон, я принял решение и не буду его менять. Это конец. Не спорь со мной дальше. Это приказ.

Макрон попытался ответить, затем принял официальную позу и ответил тоном, пронизанным презрением: - Как вы прикажете, господин.

– Совершенно верно, - Катон посмотрел на хирурга мимо Макрона.
– Ты уже закончил с Глабием?

– Просто завязываю повязку, господин… Вот!
– Хирург откинулся назад, чтобы полюбоваться своей работой.
– Такое аккуратное сочетание швов и повязки, которое вы только когда-либо могли найти, господин.

Катон проигнорировал его.
– Глабий! Ко мне!

Пращник подбежал и встал перед двумя офицерами. Теперь, когда Катон собирался вынести ему приговор, он внезапно стал гораздо лучше осознавать Глабия как личность, а не просто как лицо в строю. Пращник был хорошо сложенным мужчиной лет тридцати, с темными волосами с проседью, завязанными сзади кожаными ремнями. Его лицо было широким, с глубоко посаженными карими глазами по обе стороны от носа, который выглядел так, будто его ломали не раз. На скуле под правым

глазом был шрам, а борода была аккуратно подстрижена. Несмотря на бороду, на его губах появилась естественная улыбка, выдававшая врожденное хорошее настроение. Но в сердце Катона не было ни малейшей капли юмора, когда он откашлялся и заставил себя говорить сухим тоном.

– Ауксилларий Глабий, ты знаком с военными правилами, касающимися боевых действий в составе армии?

– Да, господин.

Сердце Катона упало еще больше, когда пращник невольно усилил свою виновность. Если бы он утверждал, что ничего не знал, у него, возможно, появилась бы малая толика для маневра.

– Тогда ты знаешь о наказании за убийство другого солдата.

– Другого римского солдата, да, господин.

– В правилах четко прописано римского или союзного солдата.

Глабий покачал головой.
– Там написано «римского солдата», господин. Я знаю, потому что прочитал их, когда записывался в армию.

«Один из немногих грамотных ауксиллариев в армии», - размышлял Катон. «И все еще только рядовой? По крайней мере, сейчас он должен был быть уже опционом. Он не использовал весь свой потенциал, который у него когда-либо был».

– Тогда ты должен вспомнить текст преамбулы к правилам, где говорится, что правила распространяются на всех союзных солдат, идущих вместе с римлянами. Так что за убийство иберийца тебе грозит такое же наказание, как и за убийство римлянина.

У Глабия отвисла челюсть, но он не осмелился сам озвучить свой приговор.

– Смерть, - медленно кивнул Катон.

– Но, господин, это был несчастный случай. Клянусь жизнью моих детей. Я никогда не собирался его убивать. Он напал на меня, и я нанес удар в порядке самообороны. Это неправильно, что я должен умереть за это.

– Это не имеет значения, - заявил Катон.
– Правила применяются при любых обстоятельствах. Ты признался, что знаком с правилами, поэтому ты должен знать, что нет никаких оснований для оправдания убийцы. Тебе следовало подумать об этом, прежде чем нанести смертельный удар.

– Но … - Глабий беспомощно покачал головой.
– Но что мне было делать, господин? Позволить этому ублюдку меня зарезать?

– Тебе следовало отступить.

–  И позволить ему уйти с деньгами, которые он был мне должен?

– Да. Ты должен был прийти и сообщить об этом своему центуриону, чтобы он принял меры. Как бы то ни было, ты ударил этого человека ножом и в результате осудил себя. И все ради пригоршни серебра.

– Господин, - прервал его Макрон.
– Это неправильно. Я бы сделал то же самое на его месте. И ты тоже.

– Тогда я хотел бы, чтобы ты столкнулся с последствиями, как я ожидал бы, что ты также заставил бы меня столкнуться с ними. Исключения не могут быть сделаны ни для кого, ни по какой причине. В противном случае правила будут бесполезны. Им нужно подчиняться, если мы хотим соблюдать дисциплину. Без дисциплины не может функционировать никакая армия. Ты прослужил достаточно долго, чтобы знать, что я говорю правду. . . Это так?

Макрон стиснул зубы и кивнул.
– Тогда пусть его высекут, господин. Все, что угодно, только не казнь. Это плохо скажется на остальных парнях.