Кровь Рима

Скэрроу Саймон

– Команда...
– начал было Макрон.

Глабий вскинул голову и закричал: - Да здравствует император! Да здравствует священный Рим!

– Начинайте!- взревел Макрон, как только последние слова осужденного замерли на его губах.

Его товарищи заколебались, никто не хотел бросать первый камень.

– Сделайте это!- крикнул Глабий.
– Сейчас, братья! Давайте покажем этим варварским ублюдкам, как умирает настоящий римлянин!

Человек, стоявший крайним справа, бросил свой камень со всей силы, пожертвовав точностью, и снаряд угодил Глабию в бедро. Он открыл рот, чтобы закричать от боли, но тут же захлопнул его. В него полетел еще один камень, ударив его в грудь, затем еще один, расколовший череп чуть выше уха. Затем все они со всей мрачной решительностью стали бросать в него камни, отчаянно

пытаясь как можно быстрее завершить дело и пощадить своего товарища, подарив ему быструю смерть. Катон смотрел, стиснув зубы, как камень пробил лоб Глабия, и кровь потекла по его лбу и стекала по лицу, забрызгивая грудь. Другой камень попал ему в глаз, и он упал на землю. Участники казни подхватили еще камни и начали бросать их в лежащее тело, когда Глабий инстинктивно свернулся в клубок. Звук ударов напомнил Катону о прачечной, которую он посетил в Риме, где люди отбивали мокрые плащи большими деревянными прутами. Время от времени Глабий вздрагивал и бился в судорогах, когда кровь вытекала из прорех на его коже. Его тело уже лежало неподвижно и двигалось только от попаданий камней, которые все еще бросали в него.

Макрон позволил этому продолжаться еще немного, прежде чем отдал приказ остановиться, и мужчины отступили назад, некоторые все еще держали камни, их груди вздымались от напряжения, а на лицах застыли маски страдания. Он подошел к телу и встал над ним. Глабий по-прежнему лежал, свернувшись в клубок, подтянув колени к груди. На его спине было множество синяков, порезов и полос крови. Его ключица была раздроблена, и окровавленный осколок кости выступал сквозь кожу.

– Глабий?
– тихо произнес Макрон. Когда ответа не последовало, он носком калиги перевернул тело так, что Глабий перевернулся на спину. У Макрона перехватило дыхание, когда он увидел, что челюсть раздроблена, а в изуродованном остатке рта выбитые зубы окаймляют огрызок языка, который Глабий прокусил насквозь. Затем Макрон увидел, что грудь Глабия все еще вздымается и опадает, а мгновение спустя из его горла вырвался отвратительный булькающий стон.

– Так, парень, с тебя достаточно, - пробормотал Макрон, достав свой кинжал. Опустившись на колени рядом с телом, он упер острие клинка в мягкую ткань туники под подбородком Глабия и вонзил кинжал в тело, крутя его из стороны в сторону, пока кровь стекала по костяшкам пальцев. Конечности Глабия неистово задрожали, пальцы рук и ног напряглись до предела. С усилием Макрон выдернул клинок и поднялся на ноги. От набедренной повязки Глабия исходила вонь мочи и дерьма, и Макрон сморщил нос, найдя чистый лоскут ткани, чтобы стереть как можно больше крови с кинжала и своих рук. Затем он убрал кинжал в ножны и встал, повернувшись к Катону.

– Докладываю, что заключенный мертв, господин!

Катон подошел к Радамисту.
– Надеюсь, Ваше Величество признает, что правосудие свершилось?

Лицо Радамиста не выдало никаких эмоций, и он отрывисто кивнул.

– Я удовлетворен.

Затем он повернулся и пошел прочь, его люди следовали за ним, как стая загнанных гончих. Катон некоторое время смотрел на них с презрением, а затем, набрав полные легкие воздуха, отдал приказ распустить когорту. Вспомогательная когорта пращников разбила ряды и отступила назад, чтобы взять свои ранцы и приготовиться к маршу, а штабная группа направилась к броду, чтобы переправиться через реку. По тихому приказу Макрона люди из контуберния Глабия, все еще державшие в руках камни, опустили их и молча стояли у его тела, когда подошел Катон. Он бросил короткий взгляд на изуродованные черты мертвеца, а затем сурово обратился к товарищам Глабия.

– Нет времени на полные похоронные обряды. Положите его на костер и убедитесь, что он будет гореть, прежде чем вы догоните свою когорту. Я знаю, что некоторые из вас считают, что Глабий не должен был быть казнен. Это очень плохо, но сейчас с этим ничего нельзя поделать. Больше не будет никаких проблем с иберийцами и никаких попыток отомстить за Глабия! Если же они будут, то я передам ответственные за это лица в руки Радамиста, чтобы он разобрался с ними. А мы уже знаем, как сурово он расправляется с теми, кто его подводит, в своих собственных рядах. Представьте, что он может сделать с одним из вас... А теперь поднимите тело и положите его на костер.

Он и Макрон отошли в сторону,

когда солдаты подняли Глабия с залитой кровью земли, и когда они уходили, его голова откинулась назад, так что казалось, он смотрит прямо на Катона, заставляя его подавить дрожь.

– Жаль, что все так вышло.
– Макрон прищелкнул языком.
– Я переговорил с его товарищами перед казнью. Похоже, Глабий был хорошим человеком. И достойным солдатом. Такая потеря…

– Да, - согласился Катон.
– По крайней мере, он встретил свою смерть мужественно. Я благодарен ему за это.

– Благодарен?- Макрон медленно покачал головой. – От этой благодарности теперь ему не будет много пользы, не так ли?

– Не ему. Но я клянусь перед Юпитером Наиучшим Величайшим, что я позабочусь о том, чтобы его сбережения дошли до его семьи, и что я добавлю из своего кошелька ровно столько же, сколько он оставил своей семье.

– Если это нужно, чтобы тебе стало легче. То дело твоё…

Катон почувствовал раздражение от замечания своего друга.
– Мы закончили наши дела, центурион.

Макрон встал по стойке смирно.
– Да, господин.

Катон указал на мазки крови, все еще остававшиеся на руках Макрона.
– Приведи себя в порядок и присоединяйся к колонне. Выполнять.

***

Пока колонна маршировала от реки по дороге к своей цели в Артаксате, Катон оглядывался на мелькающие ряды преторианцев, на обоз с припасами, на людей из вспомогательной когорты и думал, не переживают ли они потерю Глабия сильнее, чем тех, кого они потерял в бою. Казнь всегда сильно ударяла по боевому духу людей, и это было не вовремя, учитывая, что решающая схватка кампании была не за горами. Смерть Глабия лежала тяжелым грузом на совести Катона, хотя он изо всех сил старался скрыть глубину своих опасений. «Что еще он мог сделать?» спрашивал он себя. На войне полководец всегда должен соизмерять значимость жизни своих людей с желаемым результатом. Уверенность в смерти лишь одного человека была меньшим злом, чем риск гибели многих. Это казалось достаточно разумной политикой, пока не появилось лицо человека, который должен был умереть. Тогда в его голове возникла очевидная мысль. А если бы это был Макрон? Что бы он тогда сделал? Как ни старался, Катон не мог представить, что когда-нибудь отдаст приказ обречь своего ближайшего друга на такую смерть. И это самопознание глубоко волновало его. Не только из-за постыдной глубины лицемерия, когда Глабия казнили, а Макрона пощадили бы, но и потому, что это доказывало, что Катону не хватало необходимой стали, которой, по его мнению, должен обладать человек его статуса. Это была суровая правда, и она эхом отдавалась в его сознании, когда он вел колонну навстречу врагу решить судьбу армянского царства.

*************

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

По мере приближения к столице Армении характер ландшафта резко изменился. Холмы уступили место более равнинной местности, омываемой притоками реки Аракс, где по обе стороны дороги раскинулись фермы и сады. Дорога была свободна от камней и неровной колеи, которые раньше мешали уверенному продвижению, и колонна могла преодолевать по двадцать пять километров в день, прежде чем построить укрепленный лагерь. Плодородную землю было легко вскопать для создания вала и рва, и не было недостатка в продовольствии, чтобы пополнять запасы, истощившиеся во время перехода через горы.

Слухи о судьбе Лигеи распространились далеко впереди марширующей колонны, и местные жители спешили заявить о своей верности Радамисту и предложить лучшую еду и вино ему и его солдатам, а также римлянам, шедшим с ними. Продвижение вскоре приобрело карнавальный вид: крестьяне, жители поселений и небольших городов бросали в руки солдат яркие цветы, а многие мужчины делали из них венки, которые надевали на голову. Бурдюки с вином и мясо покупали у местных жителей за горсть бронзовых монет и свободно делились ими, потому что они были такими дешевыми. Хотя в воздухе вдоль дороги все еще висела пыль, мужчины болтали и шутили, и время от времени одна центурия за другой подхватывала походные песни, и солдаты с удовольствием подпевали, как это было принято, когда их голоса усиливались до оглушительной громкости в такой местности.