Кровь слепа
Шрифт:
— Ну а что-нибудь еще, что помогло бы нам определить его личность?
— Было бы полезно, если б в армии моджахедов велся учет и они допустили бы нас к своим документам. А еще лучше — провести анализ ДНК.
Фалькона окатила волна тревоги. Он вглядывался в лицо Пабло, как игрок в покер, желающий догадаться об истинном положении дел и картах противника. Правда ли все это? Зачем понадобилось Якобу его дезориентировать? И зачем было бы Якобу говорить то, что делает его родственника предметом пристального внимания со стороны разведки?
— Не исключай и для себя расследование такого уровня, — сказал Пабло. — Во всяком случае, подумай об этом.
В
Несмотря на присутствие в доме сестры и двух других сыновей, Консуэло ощущала страшное одиночество. В перерывах между приступами ярости, накатывавшими на нее точно волны, она с негодованием чувствовала в себе острую потребность именно в том человеке, которого она сама же прогнала и отвергла на веки вечные. И всякий раз ее испепеляла ненависть к этому человеку. А потом вторгалось отчаяние, и она начинала рыдать при мысли о ее малыше, затерянном где-то во тьме, напуганном, одиноком. Представлять это было выше ее сил, мысли изматывали, но сознание работало и отказывалось погружаться в сон. Вот и пришлось прибегнуть к лекарству. Вместо двух она приняла три пилюли. Проснулась она в два часа дня с ощущением ваты в голове и во рту, словно ее превратили в мумию.
После сна она чувствовала такую слабость, что в душе не смогла стоять. Она села, позволив струям поливать ее согбенные понурые плечи. И опять — слезы и одновременно ярость.
Она попила воды, и мало-помалу силы вернулись. Одевшись, она спустилась вниз, и все взгляды тут же обратились на нее. В них было сочувствие. Жертвы всегда словно пышут несчастьем, драма их видима, и никакая броня выдержки не может этого скрыть.
Было воскресенье. Приходилось сидеть сложа руки и ожидать телефонного звонка.
14
Настоящее имя его было Роке Барба, но в захудалом тупиковом barrio — квартале Трес-Миль-Вивьендас он был известен как Калека, потому что у него было всего одно легкое. Второе же он потерял через два месяца после своего семнадцатого дня рождения на корриде в деревеньке на востоке Андалузии, когда был еще novillero — новичком. Второй бык его дневного выступления ему тогда очень понравился, и он попросил пикадора не колоть быка пикой слишком сильно, чтобы он, Роке, мог показать себя публике. Вначале все шло хорошо и бык еще не наклонял головы к земле. Но Калека стал жертвой двух обстоятельств: во-первых, сам он был не очень высокого роста, а во-вторых, один рог быка имел небольшой нарост, которого он не заметил. Это и привело к тому, что в первом же сближении этот рог, вместо того чтобы скользнуть возле его груди, зацепил подмышку, и в следующую же секунду Роке подбросило в воздух. Боли он не почувствовал. И не услышал ни звука. Толпа и арена возвращались к нему волнами тошноты вместе с видением мощной шеи животного, мотавшей его из стороны в сторону. Затем он был сброшен на арену — упал на нее лицом, прямо в жесткий песок, услышав хруст сломанной ключицы.
Рог быка сломал ему два ребра, и еще в двух оказались трещины. Легкое было разорвано, а осколки кости едва не задели сердце. В ту же ночь хирурги удалили разорванное легкое. Это было концом его карьеры тореро — не из-за отсутствия легкого: оставшееся, развившись, взяло на себя функцию утраченного, но левая рука его с тех пор не могла подняться
А сейчас он сидел на четвертом этаже одного из множества уродливых домов-коробок квартала. На столе лежал только что вычищенный ствол. Приобрел он его лишь на прошлой неделе — раньше он если и пользовался, то разве только ножом. Нож на пружине он сохранил — тот крепился на узорчатом кожаном браслете, который он носил на правой руке.
Ствол же понадобился ему по двум причинам. Во-первых, вот уже несколько месяцев, как он перешел на высококлассный товар, распространение которого привлекло к нему значительно большее число клиентов, что означало и большие суммы денег, которыми он располагал на регулярной основе. Однако знал об этом лишь он один, он, ну и конечно, его девушка Хулия, спавшая сейчас в соседней комнате. Но Калеке было известно, что людей хлебом не корми — только дай посплетничать, а в Трес-Миль любимой темой для сплетен было то, чего всем не хватало, — деньги. Отсюда и появление ствола. Хотя главным было не это.
Ствол требовался не для острастки его клиентов, которые знали, что решительности ему не занимать. Каждый, кто готов вступить в поединок с весящим полтонны быком, оставаться с ним лицом к лицу на замкнутом пятачке арены и не дрогнуть, уж никак не слабак. Да и выучка его и его реакции остались при нем. Ствол оказался ему необходим, потому что, получая теперь высококачественный товар от русских, он не прервал отношений и с итальянцами. А если уж совсем начистоту, он начал смешивать оба товара. Почему и возникала не только потенциальная угроза со стороны людей посторонних, но любящих считать деньги в чужих карманах, но и некоторая непредсказуемость ситуации в смысле отношений с поставщиками.
Теперь, передавая поставщикам свои положенные 10 тысяч евро в неделю, он никогда не мог быть уверенным в том, что получит взамен: очередной пакетик в руки или падение вверх тормашками из окна с высоты четвертого этажа, какое он уже испытал однажды. Тяжелоатлет по имени Никита уже посетил его, чтобы напомнить, что его товар не имеет себе равных и что, если условия договора его не устраивают, они возьмут себе другого распространителя. Удар об асфальт как результат падения с четвертого этажа — таков был способ, к какому прибегнул Никита, вразумляя его. Выброс адреналина, который при этом испытал Калека, сильно ему не понравился.
Проклятые русские. Иметь с ними дело — хуже некуда. Безопасности, конечно, никто ему не гарантировал, но итальянцы — те хоть по-испански говорят, а потом — кто знает, как долго продлятся русские поставки? Вот он и решил немного смухлевать до наступления некоторой ясности. Почему и обзавелся оружием.
Девчонка вздохнула во сне. Он приоткрыл дверь в спальню, огляделся. Чуть передвинул к центру стол, стоявший в простенке между окном и овальным зеркалом. С помощью отвертки он вогнал в центр столешницы пятисантиметровый шуруп, снял ствол с предохранителя и положил таким образом, чтобы собачка упиралась в шуруп, а дуло было нацелено на середину зеркала. Двумя дополнительными шурупами он закрепил ствол, а журналом «Шесть быков» прикрыл оружие сверху. К столу он придвинул стул и сел на него так, чтобы правая, здоровая его рука оставалась свободной, а возле левой находилось оружие. Сидя, он в зеркале имел обзор того, что было за его спиной в двух задних углах комнаты. Он спустил жалюзи окна, прикрываясь от солнца и от суетливой Карретера-де-Су-Эминенсии. Приставлять к столу другие стулья было ни к чему: поставщик и его кубинский переводчик никогда не садились. Зато они курили, хоть и знали, что он этого не выносит. Он был наркоторговцем с одним легким, не курил, не пил и сам наркотиков не употреблял. Калека втянул в себя воздух — он всегда так делал, желая успокоиться.