Кровь вторая. Орда
Шрифт:
С этими словами, дева надменно улыбнулась, как на показ, самым наглым образом прогибаясь в спине и выпячивая вперёд два золотых шара. Видно было, что делала она это не впервые и реакция Кайсая, её не удивила, а была предсказуемой.
У того отвисла челюсть и взгляд прилип к золотым выпуклостям брони. Золотая резко рванулась вперёд и сделав ошарашенному наглецу подсечку, не слабым ударом, швырнула его на мелководье, куда, тот с шумом и брызгами плюхнулся задом.
Все три девки залились весёлым, но, в общем то, не злобным смехом, что рыжий бердник воспринял, как добрый знак примирения. Кайсай был действительно растерян и изумлён,
При всём своём мастерстве, как он про себя думал, он не понимал, как это у неё получилось и это непонимание, вызывало тревогу и сильно обескуражило воина, почему-то, в первую очередь решившего, что тут без колдовства не обошлось. А это уже, говорило о том, что перед ним, куда более серьёзней противник, чем он себе представлял.
От греха подальше, Кайсай никак не стал противодействовать и тем более продолжать с ней пикетировать, решив смиренно подчиниться, понимая, что командирше, негоже было оставаться в долгу и требовалось хоть так, но поддержать свой авторитет в глазах подчинённых. И сесть на песок, после её чувствительного удара, вполне приемлемая плата за это. Правда, не ожидал, что сядет в воду, но это мелочь. Высохнет. Но сидя попой в реке, и понимая, что нарываться, с этой девой, на неприятности не надо, всё же не удержался от язвительного слова:
— Золотые Груди, а как тебя по-простому то приласкать?
— Никак, — стервозно-резко рявкнула золотая, вновь состроив злобное личико, уже ожидая очередного оскорбления в свой адрес.
Наступила тягучая пауза в знакомстве. Никто не решался продолжить. Все замерли в застывших позах. Наконец, назвавшаяся Матёрой, развернулась и пошла к коню, но не стала залазить на своего скакуна, а наоборот принялась снимать с его спины накидку, скомандовав своим бестиям:
— Привал. Тоже надо сполоснуться.
Подойдя к вылезшему из реки с мокрыми штанами рыжему горе-берднику, Золотые Груди, встав перед ним, начала демонстративно медленно раздеваться, расшнуровывая завязки брони, загадочно улыбаясь, непонятно кому, так как, с недосягаемой высоты своего положения, в упор на берегу, кроме себя любимой, никого не видела.
Она даже смотрела не на него, а сквозь него. Кайсай, вновь зацепившись за её вызывающее поведение, ответил также демонстративно, только значительно быстрее. Он, не смотря на её, скинул сапожки, в которые благо воды не набралось, отстегнул пояс, положил его рядом и лихо снял штаны, оставшись перед ней, абсолютно голым.
Рыжий решил, что, раз уж намочил портки, то и не мешало бы их, вообще простирнуть. Развернулся к ней спиной, закинув косу за спину, прикрывая шрам и пошёл в реку, тем не менее понимая, что не желание ею любоваться и поворот к её божественной красоте задницей, будет оскорблением по больше, чем отбор ножа и усадка на песок.
Дева, вроде бы, никак не отреагировала на его выходку, но раздевшись и проходя мимо, зыркнула на него так, что Кайсай сразу всё понял. Она ему этого не простит, да, и судя по натуре, эта стерва, никогда и никому, не за что не простит. Она, просто, этого делать не умеет.
От вида грациозно заходящего в воду, обнажённого девичьего тела, Кайсай впал в ступор, но парализовала его не красота её божественной фигуры, а колдовские
Сравнивая её рисунки с Апитиными, он пришёл к выводу, что, похоже, каждая «меченная», разрисована индивидуально, потому что, роспись Золотых Грудей, была не похожа на роспись еги-бабы.
Когда он пришёл в сознание, от оцепенения ужасом, первое, что заметил — лихорадочное биение собственного сердца, а второе — уплывающие штаны. Дева к тому моменту, зайдя в реку по грудь, развернулась, перебрасывая золотую косу на спину, вновь открывая к своему телу полный обзор и была очень довольна произведённым эффектом, как обожравшаяся свинья в луже. Только что не хрюкала.
Спустя некоторое время, пьяная и весёлая компания, состоящая из двух молодых мужчин и двух дев сопровождения высокопоставленной особы, уже, как ни в чём не бывало, сидела у костра, который наспех соорудил Кулик, проскакав вдоль берега, туда-сюда, и найдя всё же, где-то, целый и видно последний, в этих местах, куст, изничтожив его полностью и вполне мирно беседовали.
Только высокопоставленная «меченная» стерва, сидела одна на берегу, закутанная в конскую накидку и безучастно созерцала пейзаж реки. Пить спиртсодержащие напитки, она с ними не стала, но пила. Одна.
Когда, наконец, все разогрелись снаружи и изнутри, как следует, дружно стали готовиться к переправе и «мужерезки-людоедки», по команде своей начальницы, начали раздеваться.
Цвет их волос, действительно, был крайне необычен и очень походил на рыжее золото, притом этим цветом, они могли похвастать не только волосами на голове. Златовласки были на столько красивы и обворожительны, что Кайсай, пивший не много и лишь для вида и согрева, начал быстро пьянеть, смущённо и лихорадочно ощупывая их глазами, но увидев перед собой голую командиршу, в цветных узорах, в раз протрезвел.
Всё, что осталось на девах, лишь странный амулет из зелёного, очень красивого, а значит дорогого камня, что цеплялся за шею шнурком и висел, в аккурат, чуть выше ложбины, что между грудей.
Взгляд Кайсая, липко цепляясь за обнажённую начальницу «мужерезок», на некоторое время замер на этом амулете, но толком подумать о нём не смог. Потому что, как только, через колдовские узоры, он разглядел её остальное, идеальное тело, то, как назло, почувствовал в своих штанах оживший огрызок.
Возбудиться при поляницах, было смерти подобно! Это нарушало один из незыблемых законов орды — «не еть». Хотя они с Куликом, ещё кровью присягу орде не скрепляли и жизни бы за это, их не лишили, но позор то какой?!
И тут, как гром среди ясного неба, в его ушах раздался издевательский смех Апити, и он, совершенно отчётливо, увидел перед собой эту еги-бабу, с указывающим ему на штаны пальчиком. Оживший было орган, тут же сдулся и прикинулся дохлым. Видение исчезло.
— Благодарствую тебе, Апити, — проговорил Кайсай сам себе, растерянно улыбаясь и крепко призадумавшись, принялся раздеваться.
Золотые Груди, беспечно расхаживая по берегу и высокомерно раздавая свои, полубожественные повеления всем подряд, тем не менее, пристально косилась, одним глазком, за рыжим нахалом, и его резкая перемена в настроении, от неё не укрылась. Она подошла к нему, абсолютно голой, с видом, мол, просто, мимо проходила и язвительно поинтересовалась: