Кровь вторая. Орда
Шрифт:
Калли сняла Славу, как только Шушпана привязали к вздыбленному дереву и сейчас, придя в себя, он лихорадочно дёргался и метался головой из стороны в сторону, мыча что-то в нос, умудряясь, даже, взвизгивать при этом. Он в панике озирался по сторонам, не то, интуитивно, не то, мозгов хватило понять, что его сейчас будут убивать.
Вперёд вышла Марья и не спеша, вразвалочку, направилась к приговорённому, держа в руках тонкую верёвочку и на ходу, что-то из неё завязывая. Подошла сбоку к привязанному и продолжая колдовать с узлом, принялась тихо и спокойно говорить, как бы успокаивая:
— Да, не дёргайся
Тут она, наконец, закончила с плетением, видимо, сообразив, что хотела и грустно улыбаясь, посмотрела на жертву. Тот замер, с выпученными глазами, совсем не разумея, что происходит и как это его насиловать будут. Это ж, где это видано? По его, ничего непонимающим глазам, Марья уяснила, что этот бычок вонючий, даже понятия не имеет, что с ним, сейчас, делать будут и это её, почему-то, умилило и обрадовало.
— Ты же не будешь против? Правда? — спросила она с хищной улыбкой, скидывая сапожки и распуская завязки штанов.
Шушпан замер в исступлении и кажется дышать перестал, вытаращившись на раздевающуюся перед ним бабу. Та, сняла штаны, встала перед ним оголённой частью поближе, поглаживая крашенные золотые волосы между ног и не сводя, блестевших азартом, глаз с жертвы, принялась аккуратно теребить его детородный орган. Шушпан резко расслабился, опрокинув голову на дерево и что-то замычал себе под нос.
— Как интересно, — восхитилась она тихо, как бы разговаривая сама с самой, — так ты, даже сам возбудишься, без помощи?
Тут она оторвала взгляд от лица мужика и переключилась полностью на объект своего воздействия обоими руками. Аккуратно накинула петельку, которую связала из тонкой верёвочки на мошонку и подтянула так, что стянула яички, но не перетягивая при этом кровоток. Орудовала она нежно, ласково и мужицкая сущность поддалась. Шушпан возбудился быстро и бесповоротно.
Обычно, тех, кто знал или хотя бы слышал об этой процедуре, так просто, довести до нужного состояния, не получалось. Приходилось идти на хитрость. Как правило, им заранее спаивали нужный отвар, но в данном случае, когда рядом была Матёрая любавицкой орды, этого не требовалось. А вот в таких случаях, когда попадались особо тупые и неосведомлённые двухголовые, даже и этого не требовалось.
Петелька, которую Марья одела будущему покойнику на мошонку, была не простой, ой, какой не простой. Все боевые девы, для конвоирования рабов и пленных мужского пола, использовали, так называемый, «девичий узел». Всех мужчин этапировали, исключительно, накинув этот узел на мошонку. Особенность его заключалась в том, что он был статичен. Раз, завязанный в обхват яичек, его не затянуть дальше было нельзя, не ослабить и тем более не развязать. Его можно было, только срезать.
А вот при казни, использовался узел ещё хитрее, под названием «бабий узел». Особенность его была в том, что он был, очень похож на «девичий», только «бабий», мог затягиваться, но не мог ослабляться и когда Марья пристроила к себе стоящий торчком ненавистный орган насильника, оседлав его сверху и совершая с ним половой акт, с каждой своей фрикцией, всё сильнее и сильнее подтягивала узел удавки, пока тот, намертво не перетянул мошонку, мёртвой хваткой.
Поначалу
То, что эта дева была ненормальной, знали все. Знали, и местами побаивались. Во-первых, она одинаково, с вожделением, смотрела на представителей обоего пола, ей было без разницы, во-вторых, поговаривали, что, когда дело доходило до удовлетворения своих половых потребностей, то Марья, выходила в своих действиях, за все существующие и не существующие рамки, притом делала это, как правило, не так, как это было принято делать. Одно слово извращенка.
И сейчас, вбивая остывающий труп в ствол дерева, все лишний раз подтвердили для себя, распускаемые по её поводу слухи. Оттаскивать её, никто не собирался, но и любоваться этим действом, было не всем по нутру, поэтому, как только мразь испустила дух, вслед за царицей, в стойбище потянулись, почти все. Остались лишь те, кому по долгу службы, необходимо было очистить дыбу. Срезать и сжечь верёвки, оттащить на волокуше труп подальше, зацепив его на сук дерева пониже, чтоб земли не касался, и зверь бы дотянутся смог.
Там, в глубине леса, жила медведица со своим семейством, которую нет-нет, да, подкармливали, вот таким образом. Дело это было не безвредное. Медведица, да, и медвежата, росли людоедами, а жить по соседству с диким зверем, прикормленным человеческим мясом, крайне опасно. Но медведица, привыкшая к подношениям и не занимающаяся охотой на двуногих, агрессии относительно дев не проявляла, поэтому её побаивались, но не трогали, продолжая таскать ей человеческие жертвы.
Лишь потом, подбирали оглоданный череп, да, выставляли перед лесом очередной шест, в виде жуткого флага.
Вообще, казнили в ордах с завидной регулярностью и не только в девичьих. На это было две основных причины. Первая, — это позволяло держать в жёстких, ежовых рукавицах, весь этот разнородный сброд, сползающий в степи, со всех уголков земли, вторая, являлась своеобразной формой развлечения, одуревших от однообразия походной жизни, вояк.
Все казни, проходили показательно, в обязательном порядке, при стечении большого количества людей и были очень разнообразны. Воин, нарушивший один из трёх основных законов и что было доказано тем, кто принимал решение, подлежал казни. Исключений не существовало. Высокое социальное положение, позволяло виновному, лишь выбрать казнь самостоятельно или избежать, казни унизительной.
Особо уважаемые войны, имели право на ритуальное самоубийство, которое, также, выбирали сами. У «простого мяса», не спрашивали, назначая казнь. Правда, необходимо уточнить, что при определённых преступлениях и казни были определены. Например, за блядство, нанёсшее вред орде, такие как измена, предательство, каралось сажанием на кол, в различных интерпретациях, притом за измену, таким образом, наказывали не только своих, но и чужих, тех, кто по собственной воле, на завоёванной территории, изъявил желание помогать и сотрудничать, но оказался не верен своей клятве, данной орде. Это явление было довольно распространённым.