Кровь Янтаря
Шрифт:
— Мерль, пойдем!
Голос Льюка, но самого Льюка нигде не было видно.
— Куда? — крикнул я, не сбавляя шага.
Ответа нет, но решетка раскололась посередине, и две ее половины качнулись в стороны, как пара ставней. За ними разлился почти слепящий свет; по ту сторону я, по-моему, заметил кролика. Затем видение вдруг исчезло, и я почти поверил, что мир стал нормальным, — почти, потому что смех Льюка еще какое-то время звучал из пустоты.
Я побежал. Был ли Льюк на самом деле тем врагом, о котором меня постоянно предупреждали? Не было ли подстроено все, что со мной произошло, — подстроено
Нет, в это я поверить не мог. Я был уверен, что он такой силой не обладает. Но даже если и так, он не осмелился бы опробовать ее — только не сейчас, когда у меня в заложниках Джасра.
Мчась вперед, я вновь услышал голос Льюка — отовсюду и ниоткуда. На этот раз он пел. У него был сильный баритон, а песенка называлась «Auld Lang Syne» [33] . По поводу чего он иронизировал, хотел бы я знать?
Я ворвался в тронный зал. Мартин и Боре исчезли. На буфете, возле которого парни стояли, я увидел пустые стаканы. А возле другой двери?.. Да, возле другой двери оставалась Джасра — прямая, неподвижная и по-прежнему с моим плащом.
33
Автором этой песни является Роберт Бернс, хотя в Шотландии она давно уже считается народной, а название переводится как «старые, добрые времена» (искаженное английское old long since). Песня исполняется большим количеством человек в конце бурной вечеринки — обнявшись за плечи и раскачиваясь в такт музыке.
— Ладно, Льюк! Завязывай! — крикнул я. — Кончай дурить, давай уладим дело!
— М-м?
Пение резко оборвалось.
Я медленно подошел к Джасре, рассматривая ее по дороге. Совершенно не изменилась — разве что кто-то повесил шляпу на другую руку. Откуда-то из недр дворца я услышал крик. Наверное, Дроппа все еще поднимал тревогу.
— Льюк, где бы ты ни был, — сказал я, — если ты меня слышишь, если ты меня видишь, протри глаза и слушай: я принес ее сюда. Видишь? Имей это в виду — что бы ты там ни планировал.
Комната неистово зарябила, как будто я стоял посреди картины без рамы, которую кто-то только что решил встряхнуть, скомкать, а потом, расправив, вновь туго натянуть.
— Ну?
Ничего.
Затем смешок.
— Мамочка — вешалка для шляп… Ну, ну. Да уж, спасибо, приятель. Славное представление. Никак не мог дозвониться до тебя раньше. Не знал, что ты приехал… А нас разбили. Я послал несколько ребят на планерах, они уже встали на крыло… Но там ждали. Вышибли нас. Потом точно не помню… Больно, черт…
— С тобой все в порядке?
Послышалось нечто вроде всхлипа. Как раз в этот момент в зал вошли Рэндом и Дроппа, за их спинами маячила долговязая фигура Бенедикта — безмолвная, как смерть.
— Мерль! — окликнул меня Рэндом. — Что происходит?
Я покачал головой.
— Не знаю.
— Точно, надо взять еще выпивки, — еле слышно донесся голос Льюка.
Через центр
— Ты же колдун, — сказал Рэндом. — Сделай что-нибудь!
— Да не знаю я, что это за хрень! — отозвался я. — Никогда не видел ничего подобного. Как будто магия сошла с ума!
Внутри прямоугольника начали проявляться очертания… очертания человека. Форма установилась, обрела черты, облеклась в одежды… Это был Козырь, — гигантский Козырь, — затвердевающий в воздухе посреди комнаты. Это был…
Я. Я смотрел на собственные черты, а те смотрели на меня. Я заметил, что на карте я улыбаюсь.
— Валяй, Мерль. Присоединяйся к веселью, — услышал я голос Льюка, и Козырь принялся медленно вращаться вокруг вертикальной оси.
Звуки, будто от звона бокалов, наполнили зал.
Огромная карта поворачивалась, пока я не увидел ее ребро — словно черный разрез. Затем черная линия расширилась рябью, как раздвигающийся занавес, и я увидел скользящие по ту сторону яркие цветные пятна. Еще я увидел гусеницу, пыхтящую кальяном, и толстые зонтики, и яркий, сияющий поручень стойки бара…
Из щели высунулась рука.
— Давай сюда.
Я услышал, как Рэндом шумно вздохнул.
Клинок Бенедикта внезапно взметнулся к карте. Но Рэндом положил руку на плечо брату и сказал:
— Нет.
Странная, бессвязная музыка висела теперь в воздухе; каким-то образом она соответствовала обстановке.
— Давай, Мерль.
— Ты входишь или выходишь? — спросил я.
— И то и другое.
— Ты обещал мне, Льюк: информация в обмен на спасение твоей матери, — сказал я. — Итак, она здесь. Выкладывай секрет!
— Нечто, жизненно важное для твоего благополучия? — медленно спросил он.
— Жизненно важное для безопасности Янтаря, ты сказал.
— Ах, тот секрет…
— И от второго я тоже не откажусь.
— Пардон. Продается только один. Который?
— Безопасность Янтаря, — ответил я.
— Далт, — отозвался он.
— А что с ним?
— Дила Осквернительница была его матерью…
— Я это уже знаю!
— …за девять месяцев до рождения Далта она была пленницей Оберона. Он ее изнасиловал. Вот почему Далт, ребятки, имеет к вам претензии.
— Чушь собачья! — сказал я.
— Именно это ему и я сказал, когда однажды услышал эту историю. И я подначил его пройти Образ в небесах.
— Ну и?
— И он прошел.
— Ох…
— Я недавно узнал об этом, — сказал Рэндом, — от эмиссара, которого посылал в Кашфу. Хотя о том, что он прошел Образ, я не знал.
— Ну, раз уж ты знал об этом, то за мной все еще числится должок, — медленно, почти рассеянно сказал Льюк. — Ну ладно, тогда вот еще: Далт после этого навестил меня на тени Земля. Это он выпотрошил мой склад, украл оружие и специальные боеприпасы. А после, чтобы замести следы, сжег дом. Я нашел свидетелей… Он прибудет… когда захочет. И кто знает — когда?