Кровь. Закат

Гладов Олег

– Ха-Ха-Ха!!!

Они очень уродливы.

Они держатся за животы и вопят от боли с покрасневшими лицами:

– Ха-Ха-Ха!!! Ха-Ха-Ха!!!

Она с омерзением смотрит им вслед.

Они попискивают как крысы.

Она крадется дальше по этому уродливому городу, похожему на декорации.

Она вдруг останавливается. Она силится вспомнить свое имя. И никак не может этого сделать. И ей начинает сниться сон про то, как однажды она забыла имя мамы. Она перешла в этом сне в новую школу, и там, в начале года, заполняли классный журнал. И строгая бледная женщина в очках с черной оправой по очереди называла их фамилии, и они каждый вставали и должны были назвать место работы родителей и их полные имена. Она слушала чужие имена и фамилии и вдруг с ужасом поняла, что никак не может вспомнить имя своей матери. Она помнила, что у мамы с папой одно и то же отчество, потому что обоих ее дедушек зовут одинаково, и она поняла, что она опять во сне, где она голая идет по ночному парку аттракционов, и он чем-то похож на парк

Горького, но только гораздо уродливее и страшнее. Эти покореженные гигантские дисковые пилы в лохмотьях крови и мяса, пилы дисковые, двуручные и циркулярные. Эти давилки и дробилки, эти вилы и косы – все они воняли кровью мясом и потом. Весь мир пах кровью, мясом и потом. Она видела уродов во тьме между деревьями. Они ходили, держась друг за друга, и воняли кровью и мясом. Ее вырвало прямо на грудь. Она поняла, что приближается Нечто, и почти сразу поняла, что это Комета. Комета, несущая с собой огонь и разрушение. Воспламенившаяся звезда, попавшая в магнитное поле этого сна и летающая вокруг него по кругу. Звезда, у которой тоже есть имя. Имя, вызывающее страх. Она увидела тонкую светлую полоску на дальнем краю неба, зреющее зарево пожара за далекими крышами. Она побежала по асфальту сна к своей мягкой рыжей перине и, как всегда это бывает во сне, добежала до нее очень быстро, и даже не устала. Пролезла к ней в узкую дыру, снова укуталась в нее, погружаясь в сон-зеркало. Она парила прямо на границе. Парила над этой серебристой поверхностью и понимала, что все в принципе как всегда, но чего-то не хватает. Поняла, что, кажется, в зеркале не хватает ее. Она когда-то слышала о девочке, которая вошла прямо в зеркало… она даже когда-то помнила ее имя? Имя. Имя. Имя. Где? Она проснулась следующей ночью и поняла что заболела. Боль в желудке. Такая, от которой недолго сойти с ума. Она заболела. Она просто сошла с ума. Она ничего не помнит. Она помнит только Сашу. Сашу. Сашу. Она хочет его найти. И она точно сошла с ума – она снова выходит в их псевдо-город, крадется по их ненастоящим улицам и вдруг понимает, что уроды больше не пугают ее. Они злят ее. Они ходят и пахнут мясом и кровью и потом. Она неслышимо переступает по асфальту босыми ногами. Она задирает на них и на их тарахтящие многоколесные коробки подбородок. Она нюхает воздух, пахнущий ими. Она не хочет попадаться им на глаза. Она крадется в глубоких черных тенях, где они ее не могут увидеть. Она вдруг замечает очередную декорацию с четырьмя буквами. Буквами, которые она никак не может прочесть. Но она чувствует его запах. Запах Саши. Еле уловимые, зыбкие – но она чувствует их, его флюиды. Он был здесь, и она была здесь вместе с ним. Здесь было много людей, но и они не смогли затоптать до конца его след. Она идет по этому еле уловимому следу силясь вспомнить, почему она шла здесь с ним. Она сворачивает в арку, проходит вдоль песочницы и идет к двери. Дверь. Очень знакомая дверь. Она пахнет им. И ей. Она тоже входила в эту дверь. Она крадется в сыром мраке, пахнущем животными и чем-то еще. Она чувствует это место всем телом. Все тело ее дрожит от непонятного озноба: здесь. Это было здесь. Она нюхает ночь вокруг и понимает, что ее следы ведут вглубь декораций, в одну из этих макетов-квартир. Она на пальцах ног взлетает к этой двери. Странной двери с неизвестной руной. Руна наложена твердой рукой того, кто не хочет, чтобы она туда входила. Она открывает эту дверь. Сама не понимает как – она хочет, чтобы эта дверь открылась – и дверь открывается. Она идет по своему запаху к комнате, и запах этот становится все сильнее. Она толкает очередную дверь и видит его. Он смотрит на нее со стены. Он говорит ей…

– Айя? – дрожащий писк в спину. Она оборачивается, зашипев – позади нее один из этих уродов. От него пахнет страхом. Страхом, Мясом и Кровью. Она чувствует сводящую ее с ума боль в животе. Боль во всем теле. Боль вокруг нее. Она бросается на урода и рвет его зубами, рвет, слыша его злобное верещание. Она кусает эту тварь раз за разом, пока та не перестает трепыхаться. Она видит кровь, бьющую фонтаном из надорванной вены. И она подставляет под него раскрытый рот. Всасывается в шею. Пьет эту кровь, чувствуя как боль в животе сворачивается в клубок. Как проходит совсем. Она встает и смотрит на Него. Он смотрит на нее со стены. Она шипит на Него, срывает Его со стены и рвет на части, пуская кровавые пузыри в углах рта. Он совсем не тот, кого она искала. Она быстро возвращается к следу Саши, идет по нему. Теряя и находя снова. Ей нужен Саша. Она чувствует его присутствие: в прошлом он уже был здесь, шел по этому асфальту. Она не сошла с ума. Она точно найдет его. Она знает куда идти. Она чувствует, как ее начинает направлять магнитный полюс Земли. Она бежит со всех ног, и тьма мчится ей навстречу. Она ищет его, блуждая среди декораций, среди декораций, имитирующих декорации декораций, и видит Ее.

И Она

прекрасна. Она парит над всем этим миром, глядя в самое сердце его – этого мира. И в сердце каждого знающего об этом мире. И весь мир вращается вокруг Нее. Она – Мать-Комета, принесшая их в этот мир в своем чреве сквозь миллионы световых лет. Отдавшая свою жизнь ради них. Она протягивает руки, улыбаясь потаенной улыбкой, пытаясь обнять всех своих детенышей. Пытаясь обнять свою голую и босую дочь, пришедшую сюда из ночи. И голая, босая дочь становится на цыпочки, тянется изо всех сил к Ней. И откуда-то из этой ночи выходит Он. Саша. Она идет ему навстречу. И Он идет навстречу ей. Они тянут друг к другу руки. Они все обнимутся сейчас: Мать-Комета, и Саша, и она сама, наконец-то понявшая все. Она прижимается к нему всем телом. А он почему-то не держит крепко ее за плечи. Не гладит ее по спине. Она открывает глаза. Она не может понять, что случилось. Она смотрит на Него и понимает, что у него нет головы. Нет головы. Она смотрит на

– Алиса! – мерзкий кашель в спину. Эти мерзкие звуки их голосов. От них в ней закипает бешенство и острая боль внутри. Там, где когда-то был живот.

Она оборачивается.

Большая мерзкая тварь, вырвавшаяся из кошмаров, стоит с ненавистью, пуча свои паучьи глаза на нее.

– Алиса! – прогавкивает тварь своей мерзкой пастью. Она чувствует, как выпадает из ее рук Саша. Как он выскальзывает из ее объятий. Она уже все поняла. Она расцарапывает свое лицо. Она воет в небо. Она оборачивается к твари. Она тянет руки к уродливой голове. Она разорвет эту голову пополам и высосет этот тухлый мозг. Она убьетубьетубьет!!!

Она видит, как тварь протягивает свою мерзкую лапу, в которой зажата машинка для убийства начиненная смертью. Она отталкивается от земли и взлетает выше звезд. Она не боится смерти. Она смотрит, как пуля летит к ней со скоростью окурка, брошенного с восьмого этажа. И она летит навстречу пуле, зная что

Сначала вернулся слух.

Звон разбитого стекла.

Потом зрение.

Из-за ряда игровых автоматов с надписью «Морской Бой» выкатилось шипящее цилиндрическое тело. Кровник моргал, глядя на Шама, трясущего его за плечо, стучащего по шлему костяшками правой руки.

– Эй! Быстрее! Вставай!! – громким шепотом. – Быстро надо!!!

Дым стремительно заполнял помещение. Еще звон битого стекла. Крики.

– Эй! – голос откуда-то со стороны баллонов. – Шам?! Ты здесь?!

Кровник хотел сказать «заткнись», но Шам опередил его.

– Да! – крикнул он. – А кто это?

– БАХ!!!

Пуля попала в холодильник. Шам упал на пол.

– Ох ты епт!!! – воскликнул он. Кровник, уже лежащий на полу, смотрел в его сторону: Шам держался за голову.

Дымовая шашка. Это дымовая шашка. Она уже скрылась в клубах плотного белого дыма. Нитро закашляла. Слезы лились из ее больших голубых глаз:

– Гроб! – прорыдала она. – Припер с собой этот гроб для бедной Полкошки! Гад!..

Кровник увидел, как она, пригнувшись, потянулась и сдернула со стола чемодан. Схватилась за провод и подтащила за него к себе картонную коробку. Она выхватила из нее маленькое пушистое тельце и приложила к своим губам. Слезы катились по ее щекам сплошным потоком.

– Бедная!! Бедная Полкошки!!! – Нитро рыдала. – Прости!!! Прости меня!!!

– Заткнись!.. – прошипел Шам: он пытался помочь Кровнику встать.

– Эй! – тот же голос откуда-то с той же стороны. – Ты! Шизоид!.. Кровник! Ты здесь?!

Шам замер и посмотрел на него.

– Константин, который Кровник, ты здесь?? – это белобрысый. Они с Шамом узнали его голос одновременно.

– Я щаз полдороги все думал, откуда я тебя знаю!!! – кричит белобрысый. – Потом просто быж!!! в башке! епт!!! А фамилия как этого мудака? А фамилия его Кровник! Со вчерашнего дня какого-то мудака по фамилии Кровник ищут! Выходи сюда! Без всякой херни! Давай!..

Шам замахал Нитро обеими руками, и когда она, наконец, перевела взгляд на него, показал ей быстро несколько раз куда-то в сторону мотороллера, который уже было почти не различить в сизом мареве: ангар, несмотря на свои внушительные размеры, медленно но верно заполнялся дымом.

Зареванная Нитро, всхлипнув, кивнула, аккуратно уложила в черный чемоданчик пушистый серый комочек, а рядом с ним – коричневую палку, похожую на обезьянью сушеную лапку. Она вытерла слезы, выдернула все шнуры, захлопнула черный «дипломат» и вопросительно уставилась на Шама.

Шам, приложивший к лицу носовой платок, пытался помочь Кровнику стащить с головы «подшлемник». Кровника стошнило желтоватой жижей.

Шам скривился и дернул несколько раз за руку: пошли!

– Кровник! – крикнул белобрысый. – Ты где?! Ничего тебе не сделаю! Обещаю! За живого за тебя больше денег дают!

Кровник заскрипел зубами и зажмурился: дым начал выедать зрение.

– Бегом! – громким шепотом Шам. – За Нитро! Не отставай!

Кашляя, стараясь не высовываться над столешницами, они поковыляли на полусогнутых за Нитро.