Кровь. Закат
Шрифт:
– Пффф! – Кровник смотрит на водителя. – Руцкой? По радио? Бомбить Кремль?
– Да я тебе отвечаю, зема! – водила аж поперхнулся от возмущения. – Своими ушами слышал!
– И че, – спросил Кровник, – прилетели?
– А то! – водила изогнулся и посмотрел сквозь лобовое стекло вверх. – Не видел что ль, что в небе творилось? Вся противовоздушная оборона херячила! Салют мля настоящий, как на девятое мая!.. На Ярославке парашютисты мертвые с неба сыпались, как перья из подушки порванной! На гостиницу «Саяны» крыло от бомбардировщика упало, а в сторону Лосинного Острова штук пять сбитых самолетов ушло…
– Дааа… –
Ему хотелось есть и спать. В любой последовательности. Лучше одновременно.
– Так открываю вчера же «Куранты» новые, за вчерашний день свежий номер, а там интервью с… этим, как его…
Водила бьет по тормозам. Кровник еле успевает упереться рукой в бардачок. «Шестера», взревев, дает задний ход, влетает в переулок, тушит фары.
– Ты че?! – Кровник потирает затылок: стукнулся с размаху о подголовник. – Че такое?!
Он чувствует, как вибрирует сидение под его задницей. Как дрожит пол под подошвами. Он слышит гул и лязг.
Танки. Тяжелые, гусеничные, пронумерованные громады. Проплывают один за другим слева направо. Говорить невозможно – тупо не услышишь самого себя. Они молча ждут, когда последний исчезнет из вида и удалится на достаточное расстояние. Там, где они проехали, вместо дорожного покрытия – асфальтная каша.
– Ну их на хер… – говорит водила. – Не знаю, че у них за приказ, а в соседа из пулемета шмальнули, когда по дороге им встретился на своем «четыреста двенадцатом»… съездил на рынок мужик… в реанимации щас лежит…
– Тоже Руцкой позвал? – спрашивает Кровник.
– Не знаю.
– Об этом в газетах не писали?
– Не писали… – почему-то недовольно говорит таксер. – Зато писали, что у Руцкого три миллиона долларов в швейцарском банке.
– Ну… – Кровник пожимает плечами, – мало ли чего там…
– Деньги покажи! – вдруг зло говорит таксист.
– Конечно, – дружелюбно улыбается Кровник.
И бьет мужика локтем в лицо.
Он мчит на предельной скорости, почти не обращая внимания на светофоры. Тачка совсем убитая: троит на малых оборотах, пердит на высоких.
Глушит машину в одном из дворов на набережной.
Часы на приборной панели призрачно тлеют зеленоватыми стрелками. Без пяти. В самый раз.
Он распахивает дверь и поеживается – раскочегарил печку на полную, теперь октябрьский воздух кажется предельно ноябрьским.
Выходит из машины, поглядывая по сторонам: тишина. Огонек сигареты тлеет где-то на уровне пятого этажа. Летит вниз и взрывается снопом искр в палисаднике. Кровник слышит глухой кашель. Потом звук закрываемой балконной двери. В нескольких окнах телевизионные мигающие тени.
Аккуратно щелкает ручкой задней двери.
– Пошли… – говорит, негромко протягивая руку в теплую тьму салона. Девочка выбирается наружу. Бушлат висит на ней мешком.
Они обходят машину кругом. Кровник забирает с переднего пассажирского сидения кейс.
– С Богом… – говорит он.
С точки зрения конспирации место для встречи Паршков выбрал безупречно. Можно смело говорить о нем вслух по телефону пусть даже сто раз прослушиваемому.
– Помнишь, где Великан жил до того, как получил трешку? – спросил Паршков.
– Помню…
– Отлично… Помнишь,
– На забор его окна выходили…
– А за забором?
– О! – Кровник хмыкнул. – Помню!
– Там. В том, что ближе всех к забору.
– Красавец! – сказал Кровник и подумал: «красавец». Даже если кто-то действительно слушал телефон Паршкова – пусть сломает себе мозг, пытаясь понять, какой такой великан, где он жил до того, как получил трешку, и что там было за его забором.
За забором рядом с бывшим домом Витябы Величко располагался заброшенный завод Московского Речного Пароходства по ремонту плавсостава. Когда-то там днем и ночью визжали «болгарки» и сыпала искрами электросварка. Сейчас все три цеха стояли молчаливыми закопченными громадами, отражаясь черными прямоугольниками в мутной Москве-реке.
Кровник долго стоял у дыры в заборе, всматривался во тьму, давая глазам привыкнуть. Начал различать гору каких-то ящиков, лодку, лежащую днищем вверх, железный трос, намотанный на большую бухту – словно гигантская катушка с ниткой…
Он увидел парочку корабельных винтов, якорь, прислоненный к глухой стене, застывший на месте мостовой кран.
Достал пистолет из кармана, вытащил магазин и не спеша выщелкал из него все патроны. Восемь. Так же не спеша – один за другим – вставил их обратно. Перешнуровал ботинки покрепче. Вслушивался так, что зачесалась внутренняя поверхность ушных раковин. Звуки: плеск воды, гул города в отдалении…
Сунул пистолет за пояс, скривился – холодная железяка. Взялся – в который уже раз за последние сутки – за рукоятку кейса. Нащупал детскую ладонь. Потянул ее на себя. Девочка тихонько двинулась за ним.
Они обогнули пару прогнивших сарайчиков, какой-то большой разобранный механизм, сильно пахнущий старым мазутом. Молчаливая громада цеха надвигалась на них. Кровник занес ногу для очередного шага и застыл. Отпустил руку девочки, взялся за рукоять «стечкина».
– Тьфу ты… – выругался шепотом. Понял вдруг, что огоньки под самой крышей – отражение далеких фонарей в чудом сохранившихся оконных стеклах. Он взвесил чемодан в руке, посмотрел на ребенка: стоит, задрав свое белеющее лицо вверх. Смотрит на него.
– Сейчас… – прошевелил одними губами. – Пять сек…
Они вернулись на несколько шагов назад. Кровник аккуратно сунул кейс в щель между двумя большими коробами с песком.
– Вот… – прошептал он, – совсем другое дело…
Теперь в одной руке у него ребенок, а в другой оружие. Он еще раз осмотрелся, запоминая расположение коробов относительно здания.
– Ну… – сказал негромко, – топ-топ…
И они вошли в цех.
Внутри был полумрак. «Полу» потому, что где-то там – в дальнем углу здания – зрело неяркое электрическое зернышко. Желтоватое пятно, какое обычно дает переносной фонарь с наполовину севшими батарейками. Кровник видел длинное тело прогулочного катера с содранной там и сям алюминиевой обшивкой… Похожее на обглоданную тушу касатки с голыми ребрами шпангоутов – оно вытянулось почти во всю длину цеха. От заваренных намертво изнутри ворот – до того места, где на ступеньках небольшой лестницы сидел и курил человек, положивший себе под ноги небольшой электрический фонарик. Он поднял голову на звук шагов.