Кровавая ассамблея
Шрифт:
Дворецкий заверил нас, что все рекомендации будут выполнены в точности, и мы с генерал-полицмейстером покинули усадьбу.
Когда я вернулся домой, было уже около полудня. Гаврила с Катериной сидели в гостиной, развалившись в креслах, и чаевничали, заедая калачами с медом. Налив бокал вина, я подсел к ним и отломил половину калача.
— Как дела, Алёшка? — поинтересовалась Катерина.
Лицо у нее было светлое, светящееся, словно само солнышко подсвечивало его изнутри. И сейчас, при свете дня, я заметил маленькие точки конопушек у нее на носу. На щеках
Короче говоря, выглядела она великолепно. С другой стороны, даже растрепанная, босая и завернутая в мой собственный плащ, она и вчера казалась мне не менее великолепной. Может быть это от того, что я просто не способен оценивать ее критически?
Но с чего бы это? Только влюбленные дурачки не могут трезво оценивать девицу, к которой испытывают чувства. Но я ведь не влюбленный. И не дурачок.
— Хороши дела, грех жаловаться, — ответствовал я. В один присест допив вино, потыкал калачом в чашку с медом и откусил. — Вот только некогда нам тут рассиживаться с калачами. Потому как у нас с вами… с тобой дело сегодня большое намечается!
— Какое еще дело? — удивилась Катерина.
— Нужно посетить портниху, чтобы она срочным порядком наряды Лизины на тебя подогнала. И еще пару новых платьев заказать надобно. На будущее.
— Чего это вдруг? — не поняла Катерина.
— А того это, что нынче вечером мы с тобой отправляемся на ассамблею в усадьбу к сиятельному князю Бахметьеву, — объявил я торжественно.
— К Бахметьеву? — переспросил Гаврила, отхлебывая чаю. — Афанасию Ивановичу?
— К нему самому. А ты знаком с ним никак?
— Да знаем, как не знать-то? Давным-давно дело было правда, еще когда дед нынешнего императора на престоле сидел. Последние годы уже, правда. Со шведом тогда воевали. Батюшка ваш Федор Иванович с Бахметьевым и Шепелевым в одном полку служили, с одного котла ели, с одной бутылки пили. Рубились они тогда славно! Сейчас так и не рубятся уже поди. Вусмерть рубились, в опилки, куски мяса так и летели во все стороны… А теперича, выходит, ассамблея у Афанасия Ивановича.
— Выходит так. — Я пожал плечами. — Времени у нас немного. Так что ты, Гаврила, поторопись, запрягай экипаж. Скоро выезжаем.
Гаврила поставил на столик свою чашку и проглотил остатки калача.
— А ты слышал, барин, что кузина твоя медицине обучена? — спросил он, вытирая ладони себе о грудь. — Золото, а не девица! Кофий мне пить запретила, ровно как и чай крепкий. Говорит, от этого давление в сосудах повышается, и они лопнуть могут в любой момент. Так что кофий мы теперь не пьем, барин.
Сообщив мне эту новость, Гаврила отправился готовить карету.
Я же вопросительно посмотрел на Катерину, которая пила чай, прикрыв довольное лицо большой чашкой — только глазки карие с голубой окантовкой стреляли по сторонам лучащимися искрами.
—
Катерина сразу нахмурилась.
— К твоему сведению, я закончила медицинский… медицинскую школу, и даже немного успела полечить людей! — заявила она с вызовом.
— И где же такая школа находится? — поинтересовался я.
Без всякого умысла, просто поддерживая беседу. Но потом вдруг понял, что вопрос мой выглядит так, будто я пытаюсь загнать слабоумную в угол. И мне стало неприятно от этого. И почему-то немного стыдно.
Катерина между тем смотрела на меня пронзительно и отчаянно кусала себя за губу. Но не отвечала. Тогда я решил немного ей помочь.
— В Москве, я слышал, имеется госпитальная школа, основанная еще полвека тому назад. Не ее ли ты имеешь в виду?
— Возможно, — ответила Катерина после продолжительной паузы.
— Но слушателей женского полу туда, кажется, не принимали?
— Возможно, — снова сказала Катерина.
— Но! — Я поднял вверх палец. — В порядке исключения, учитывая заслуги родителей и талант Катерины Романовой в лечебном деле, руководство госпитальной школы вполне могло принять указанную девицу в качестве слушательницы без предоставления пансиона.
Катерина хмыкнула.
— Не понимаю, о чем ты, — проговорила она, — но уверена, что так оно все и было.
— Я рад, что мы уладили этот вопрос! — Я хлопнул по подлокотникам кресла и поднялся на ноги. — Предлагаю отправиться к портнихе немедленно, у нас чертовски мало времени…
У портнихи проторчали изрядно. Пока Катерина примеряла одно платье, затем другое, пока снимали мерки для пошива третьего — я умаялся совсем торчать на улице, терзаясь, когда же закончится наконец это бесконечное ожидание.
Гаврила на козлах невозмутимо дымил трубкой и, кажется, дремал при этом. Не открывая глаз, он между делом сообщил мне, что курить ему девица Романова тоже запретила, и что занятие это не менее вредно для его сосудов, нежели кофий. Так что рассказывать ей, что он курит трубку вовсе не обязательно.
— Ох и настырная она! — сообщил Гаврила. — Если что в голову взбредет, как прицепится — не оторвешь! Что клещ твой…
Какой-то особой настырности я в девице пока не заметил, но мнению своего слуги был склонен доверять. Уж он-то женщин знает получше моего. Детишек у него хотя и нет, а вот женщин было предостаточно. Еще батюшка мой будучи живым, укорял его за эту слабость.
— А знаешь, барин, как Катерина наша называть меня удумала? — спросил Гаврила и покосился на меня, открыв один глаз.
Ну вот, здравствуйте! Скажите мне на милость, ну как еще можно называть человека, которого зовут Гаврила, кроме как Гаврилой?
Оказалось, что можно.
— Она зовет меня Гавр! — хвастливо оповестил Гаврила. — Красиво, да, Алёшка? Гавр! Будто я и не из деревни Дурандейки, а из какого-нибудь города Парижу. И на душе у меня от этой мысли так радостно становится, барин. Вот ты когда-нибудь бывал в Париже?