Кровавая ассамблея
Шрифт:
Я смотрел на неё, замерев, но язык у меня не поворачивался.
— Э-э-э… можно, конечно, и попробовать…
— Ну! — подстегнула меня Катерина. — Не бойся ты, я не кусаюсь! Скажи: «Катя, передай мне сыр!»
Гаврила у меня за спиной коротко гыгыкнул.
— Я не хочу сейчас сыру, — ответил я не очень уверенно.
Катерина вдруг стукнула кулачком по столу, отчего посуда на нем так и звякнула. От неожиданности я замер. Катерина показала мне кусок сыра.
— Повторяй за мной! — повелительно сказала она. — «Като,
— Хорошо, хорошо! Воля ваша!.. «Като, передай мне сыр»…
— Еще раз, — потребовала она.
— «Като, передай мне сыр!» — едва ли не выкрикнул я.
Катерина сразу успокоилась. Закинула в рот кусочек сыра и утерлась салфеткой.
— Ладно, сгодится, — заявила она. — Посредственно, конечно, но сгодится. Артист из тебя так себе, Сумароков.
Я развел руки в стороны. Вопросил с недоумением:
— Но сыр ты мне передашь или нет?
— Так ты ж не хотел, — усмехнулась Катерина.
— Теперь хочу!
Гаврила, которому, видимо, надоело наблюдать за нашей перебранкой, подошел к столу, взял тарелочку с сыром и поставил передо мной.
— Вот, барин, отведай. Слушать вас больше не могу!
Глава 9
Скучающий камер-юнкер и веселый куратор
Сразу после завтрака я отбыл в усадьбу сиятельного князя Бахметьева, оседлав вороного. Гаврила, узнав о том, что гнедую Стрелку я загнал насмерть, сильно опечалился. Стрелку он любил. Да и с возрастом стал очень сентиментальным, порой даже до слез. Но сейчас слезу пускать не стал, а только вздохнул глубоко и спросил с печалью в голосе:
— Сильно мучилась-то?
Я помотал головой.
— Не особо. Порешил я ее сразу. Батюшкиным палашом и порешил. Считай, и не страдала даже.
— И то хорошо, — снова вздохнул слуга, потрепав вороному морду. — А за барышню свою не беспокойся, я за ней присмотрю. Я там еще нарядов разных отыскал. От сестер твоих остались. Пусть примеряет, чего уж теперь… Вот только позволь спросить, Алешка: она у нас теперь завсегда жить будет?
Я покачал головой, удержав рвущегося вперед вороного, которому когда-то сам же дал имя Грач.
— Нет, Гаврила, она у нас лишь на время. А вот на какое — этого сказать не могу, потому как и сам пока не знаю. Ты же заметил, что с головой у нее не все в порядке… Не помнит она почти ничего про себя. Говорит, что из рода Романовых она, но уж больно я в этом сомневаюсь. Я осторожно поспрошаю у местных Романовых, не теряли чай они барышню свою. А пока пущай у нас живет. Глядишь, и память к ней вернется!
— А не попортим мы так всю репутацию девке-то? — усомнился Гаврила. — Не начнут люди шептать слухи срамные?
— Так что ж ты предлагаешь — на улицу ее выгнать? Вот тогда ей точно конец придет! А я грех такой на душу не возьму. Пусть лучше судачат дрянь всякую. Подобные слухи могу и шпагой утихомирить.
— Ну, как знаешь, барин! Но ежели кто
Пока мы с Гаврилой таким образом беседовали, я обратил внимание, что Катерина наблюдает за нами через окно своей комнаты. То есть, разумеется, комната была Олюшкина, но можно считать, что на какое-то время ее взяла у меня на постой эта барышня.
Жаль, конечно, что с головой у нее совсем плохо. Пишет какие-то каракули безграмотные, да и пером совершенно владеть не приучена. Будто первый раз в жизни в руке держит.
Однако красотой она при этом не обижена. Я даже вздохнул тягостно, вспомнив, как она сладко потягивалась, освещенная косыми солнечными лучами, падающими на ее грудь через окно. Снова глянул наверх, и мы с Катериной встретились взглядами. Она помахала мне рукой. Я в ответ кивнул и направил Грача к воротам, которые Гаврила уже кинулся открывать.
Тут, наверное, следует упомянуть, что верхом по Петербургу я передвигаюсь не часто. Предпочитаю экипаж, как и положено знатному господину с достатком. На военной службе я не состою, годовой доход получаю изрядный (спасибо батюшке, который сохранил и преумножил семейное достояние), да и жалование от государя-императора получаю достойное. Но сегодня запрягать экипаж я приказа не давал. Возит меня обычно Гаврила, а ему пока лучше оставаться дома. Мало ли что Катерине в голову взбредет. Уж лучше ее держать под присмотром. Так ей безопаснее будет, да и мне спокойнее…
При дворе я уже несколько лет числюсь в чине камер-юнкера. Еще при покойном императоре Алексее Петровиче я был зачислен в штат, и даже какое-то время исправно исполнял свои обязанности. Но нынешний император Михаил Алексеевич камер-юнкерство не жаловал. Поговаривали, что по восшествии на престол он вообще хотел устранить этот чин при дворе, но светлейший его отговорил.
Теперь-то я понимаю отчего государь Михаил Алексеевич сторонился камер-юнкеров. Дело в том, что в наши обязанности входит постоянное присутствие при особе государя, даже в покоях, и выполнение его мелких поручений, которые не требуют особых знаний и полномочий. Такие своего рода пажи, только уже вышедшие из возраста отроков.
Так вот, государь отчего-то был уверен, что батюшка его, император Алексей Петрович, умер не своей смертью, а был околдован и заморен каким-то особым заклятьем, какое способен наложить только очень сильный маг. И провел этого мага в императорские покои именно камер-юнкер. Имени его я не знаю, а из рода он был Арнаутовых.
С той поры этого камер-юнкера никто не видел, и не знали даже, что с ним случилось. Сгинул и сгинул. Вопросы лишние задавать при дворе Михаила Алексеевича как-то не принято. А то недолго отправиться следом за Арнаутовым.