Кровавая графиня

Нижнанский Йожо

— Где, где? — лихорадочно выспрашивал Павел.

Фицко расхохотался.

— Этого, приятель, я тебе не скажу, боюсь, как бы ты не пошел спасать своего отца и все бы не напортил. Но за отца ты не беспокойся. Его шкуру ты уже выкупил, с ним ничего не случится.

— Тогда почему же ты сразу не действуешь?.

— Поспешишь — людей насмешишь, — самоуверенно ухмыльнулся Фицко. — Не хочу торопиться, потому и госпоже не сказал про обнаруженное логово. Боюсь, сорвет мои планы.

— Сестра и мать Яна Калины, — старался раздразнить Павел Ледерер горбуна, —

почуют опасность и скроются так, что тебе их и не найти.

— Ха-ха-ха! Не скроются! Их днем и ночью сторожит баба похитрей лисы.

Но Павлу Ледереру надо было узнать побольше, в том числе и по какой причине Фицко откладывает на более удобное время облаву на беглецов. Горбун, довольный тем, как он превосходно все задумал, стал понемногу раскрывать свои планы.

— Конечно, я бы не откладывал облаву на Магдулу кабы тем самым не лил воду на свою мельницу. Пусть она и ее мать, твой отец и Мариша Шутовская еще немного погуляют на свободе, — зато я расправлюсь со своими недругами, с которыми должен расквитаться. До этого не могу скрыться с Магдулой.

— Не понимаю, Фицко!

— Не понимаешь, ха-ха! А ведь это так просто. Это бабье — самая лучшая приманка для разбойников, которые будто сквозь землю провалились, черт бы их взял. Не будь этого, кто знает, как бы мы напали на их след.

Павел Ледерер прекрасно понимал, в чем замысел Фицко, но делал вид, будто ничего не соображает.

— Ты еще не смекнул, Павел? И куда это подевалась твоя сметка! Скажу тебе пояснее. Ты же знаешь, что Мариша — невеста Калины, а в его сестру влюбился пандурский капитан. Ты можешь представить, чтобы влюбленные долго жили вдали друг от друга?

— Этого я и вправду не могу представить.

— И я тоже, братец. Вот и жду терпеливо, когда они объявятся и разом попадут ко мне в лапы. Клянусь, ни один из них от меня не ускользнет. Вот тогда-то у тебя и появится возможность скрепить пашу дружбу. Капитана Кендерешши я отдам в твои руки.

— Ну тогда пора точить нож. — Павел принудил себя улыбнуться.

— Хорошенько наточи, ха-ха! Но возможность засвидетельствовать свою дружбу я предоставлю тебе раньше!

— Каким образом?

— Говорил же я тебе, что хочу расквитаться с Эржикой Приборской. Если не отплачу ей за ее выстрел сейчас, до того как она станет женой графа Няри, то потом такого случая никогда не будет. Хочу свадьбу ее расстроить, но этого мало. Вряд ли это станет для нее особой карой — ведь ясно: эта свадьба нужна больше госпоже, а не ей.

— Как же ты собираешься с ней расквитаться и чего ты ждешь от меня?

— В канун свадьбы, — ответил горбун, — подкрадусь в ее комнату ночью, точно призрак, заткну ей рот, свяжу, заверну в простыню и вынесу из замка. Ты будешь сторожить снаружи, кинешься на меня, и я замертво свалюсь наземь. Потом ты развяжешь ее, только рот оставишь заткнутым. Покажешь ей, как ты отделал меня, и уговоришь довериться тебе и последовать за тобой в безопасное место… Потом уж можешь освободить ей рот, кричать не станет, доверчиво пойдет за тобой. В Вишневом вас будет ждать

повозка. Поедете прямо в Новые Замки.

— Почему в Новые Замки?

— Ох же и непонятливый ты, приятель! Поедете в Новые Замки к турецкому паше, которому ты продашь ее от имени госпожи. Эта врбовская вертячка доставит ему радость, старому турку такие нравятся!

— Потрясающе ты все это закрутил, Фицко! — расплылся в улыбке Павел Ледерер, причем вполне искренне, потому как при этом усматривал множество возможностей спасти девушку. — Отомстишь и еще заработаешь на этом!

— И ты тоже, Павел! — ухмыльнулся довольно Фицко. — Половина денег турецкого паши будет твоя.

— Сколько же я должен просить?

— Ничего не проси. Он сам уже знает, сколько тебе дать. Примерно столько, сколько нужно, чтобы купить десяток коней: такие девушки — слабость паши. Сам увидишь, как у него потекут слюнки, только он увидит Эржику Приборскую!

Завещание графа Няри

Граф Няри сдержал слово.

Двадцатого сентября он в сумерки пожаловал в чахтицкий замок с большой свитой. Гость сиял радостью, так же как и госпожа, которой он с величайшим почтением целовал руку и в изысканных выражениях говорил любезности. У Эржики Приборской дрожала рука, когда она с вынужденной улыбкой приветствовала его, стараясь скрыть сумятицу чувств.

— Так вы все-таки приехали? — укорила она его шепотом.

— Приехал, как и обещал, — улыбнулся он с выражением счастливого жениха, — и поверьте мне, милая невеста, что я без устали торопил время — пусть побыстрее бежит. А сейчас дни, оставшиеся до нашей свадьбы — даже обратись они в годы — я бы с радостью вычел из своей жизни.

— Все-таки будьте внимательны, а то как бы эти дни не стали последними, — вновь упредила она его.

— И тогда бы я не сожалел. Двадцать пятого сентября будет мой самый счастливый день. Пусть даже заплачу за него жизнью!

Кто наблюдал за ними, но не слушал их тихого разговора, мог бы предположить, что счастливые брачующиеся блаженно нашептывают друг другу доверительные нежные слова.

По приезде графа между ним и Алжбетой Батори случилось небольшое недоразумение.

— Пойдемте, мой друг, — пригласила она его после того, как он освежил себя коротким отдыхом, — я покажу вам часовню, где вы проститесь со своей холостяцкой свободой ради того, чтобы добровольно принять узы самого сладкого рабства.

Часовня была недавно окрашена, в ней все сияло чистотой. Он воздал должное вкусу госпожи, однако решительно объявил:

— Простите, драгоценная графиня, но я все же настаиваю, чтобы свадьба состоялась в храме.

— Почему? — удивленно спросила она.

— Если бы мое первоначальное отвращение не сменилось настоящим расположением и любовью к Эржике, я приветствовал бы свадьбу в таком милом, тихом закутке, в каком любопытные глаза не зрят лица печального жениха. Я же буду сиять радостью и счастьем, которые хочу выставить на обозрение всему свету.

Она не переставала удивляться. Пытливо изучала его — искренен ли он.