Кровавая месса
Шрифт:
– Я сообщу тебе все детали, – успокоил барона Мишони. – Но надо быть уверенными в сотрудничестве королевы. Если она будет предупреждена и даст свое согласие, тогда нам будет легче. Но в Консьержери Марии-Антуанетте некому будет довериться...
– Значит, необходимо, чтобы там появился человек, в котором она не сомневается. Например, ты, Ружвиль. Ее величество должна помнить, как 20 июня ты заслонил ее своим телом. Я не сомневаюсь, что королева тебя узнает.
Из мертвенно-бледного шевалье стал пурпурно-красным.
– Видеть ее, говорить с ней... Ради этого
– Чуть позже, если не возражаешь. Мишони, ты можешь войти в тюрьму в любой день. А что, если тебя будет сопровождать Ружвиль под видом, скажем, твоего помощника?
– Это опасно, но в нашем деле опасности повсюду. Разумеется, ему придется приходить не один раз, чтобы стража привыкла к нему. Только потом Ружвиль сможет войти в камеру, не вызывая подозрений. Это потребует некоторого терпения.
– Но это не должно занять слишком много времени, – твердо сказал шевалье. – Они могут назначить процесс очень скоро.
– Мы все продумаем. В любом случае Мишони об этом сообщат, – заметил барон. – И помните вот о чем: я решил учредить своеобразный приз. Миллион тому, кто спасет королеву!
– Миллион? – выдохнул Мишони.
– Да. Он будет твоим в тот день, когда Мария-Антуанетта покинет Францию. Если вы сделаете это вместе с Ружвилем, я разделю миллион между вами обоими.
Глаза главного инспектора тюрем заблестели. Де Бац догадался, что Мишони представил себе спокойную старость в достатке после пережитых опасностей.
Главный инспектор тюрем широко улыбнулся.
– Великолепно! У тебя уже есть план?
– Возможно. Я не перестаю думать об этом с тех пор, как в городе заговорили о возможном переводе ее величества в Консьержери. Ведь ты будешь присутствовать при этом? – обратился Жан к Мишони.
– Да, конечно. Я буду среди тех, кто приедет за ней в Тампль.
– Тогда почему бы нам не продумать другую операцию? Ладно, я еще поразмыслю об этом. Пока надо решить, что делать, если она все-таки окажется в Консьержери. Предположим, как-нибудь вечером ты приедешь туда с приказом, который я изготовлю. Приказ будет гласить, что узницу необходимо перевезти обратно в Тампль ввиду существования заговора с целью ее похищения. К этому времени Ружвиль уже встретится с королевой и передаст ей золото, предназначенное для подкупа того, кого она сочтет возможным подкупить.
– Согласен, но как предупредить об этом королеву, когда меня будут ей представлять? – вмешался шевалье. – Я не смогу ни поговорить с ней, ни передать записку, если за ней все время наблюдают.
Де Бац помедлил с ответом. Он размышлял, по привычке меряя шагами кабинет, и вдруг остановился перед вазой с цветами, стоящей на консоли. Это были крупные розовые гвоздики. Барон взял один цветок, долго смотрел на мощный зеленый стебель и пушистую розовую шапку из изрезанных лепестков, а потом протянул гвоздику Ружвилю:
– Ты молод, тебе не запрещено быть кокетливым, и сейчас лето. Ты вполне можешь сунуть такой цветок в петлицу. Тонкая бумага, плотно свернутая, вполне поместится в чашечке цветка. Королева давно не видела цветов, и никто
Вместо ответа Ружвиль бросился де Бацу на шею и обнял его.
Глава VIII
Две розовые гвоздики
Лаура и Мари взялись за ручки большой корзины со сливами, которые только что собрали, и понесли ее на кухню, где молодой Ролле уже два дня варил варенье. Урожай оказался отменным: жаркое, но не слишком сухое лето принесло свои плоды.
Мари взяла сливу и надкусила ее.
– Они просто восхитительны в этом году, – сказала она. – И их так много, что едва ли мы сможем собрать и использовать все.
– Можно сложить излишки в бочонки и приготовить водку, как это делают у нас в Бретани, – предложила Лаура.
– Мне тоже знаком этот рецепт, но в прошлые годы мы кормили сливами всю округу. Дети приходили и собирали их. Мы посылали сливы в санаторий доктора Бельома, а владельцы виноградников присылали нам вино... Но теперь каждый живет за своим забором. Все боятся всех. Как грустно!
– Да, это ужасно. Но мне кажется, вас беспокоит что-то еще...
– Разумеется! Париж стал таким опасным, что нельзя спокойно выехать за покупками. Даже наш дом изменился. Когда-то здесь собирались заговорщики, которые хотели спасти короля. Это были верные друзья, с ними можно было говорить и шутить, ничего не опасаясь. Но с прошлого воскресенья мне кажется, будто дом надел маску, и даже воздух стал не таким чистым. Все эти люди, которых пришлось принимать...
– Я признаю, что красные колпаки вокруг вашего стола были не слишком уместны, – рассмеялась Лаура. – Но вы же знаете, с какой целью барон устроил этот праздник. Вы продемонстрировали нам, какая вы хорошая актриса. И де Бац был так счастлив!
– Да, он был счастлив, и я тоже. Он наконец снова позволил мне участвовать в его проекте, разделить с ним риск... Теперь так бывает нечасто, – добавила молодая женщина и отвернулась.
– Что вы хотите этим сказать? – мягко спросила Лаура.
– Раньше Жан работал здесь, обо всем мне рассказывал. А теперь я вижу его все реже и реже. Почти все свое время он проводит в Париже, и я не знаю, чем он там занимается. Вы же сами видели. Бац уехал в понедельник без всяких объяснений и даже не сказал, когда намерен вернуться. А я остаюсь здесь и умираю от страха за него!
Они вошли в кухню, наполненную ароматом уже сваренного варенья. Блэз Папийон, мальчишка-лакей, поторопился избавить женщин от их ноши.
– Я думаю, что на сегодня достаточно, – сказал он. – Мы еще не справились с предыдущей корзиной.
Просторное помещение, сияющее медью кастрюль, мягкими переливами фаянса, было похоже на молчаливый улей. Две горничные, Маргарита и Николь, вынимали из слив косточки; Ролле, повар, священнодействовал у плиты.
– Первая порция готова, – улыбнулся он женщинам. – Не хотите ли попробовать?