Кровавая пасть Югры (сборник)
Шрифт:
«Золотые руки были у мужика, царство ему небесное!» – Говаривал тесть. Павлик трудолюбием и упорством пошёл в отца. Маша, глядя на своё семейство тихо радовалась. А тем временем Макар стал замечать, что его поделки куда как менее привлекательнее, нежели у внука. Да и покупали их в первую очередь, хотя они были вперемешку с его ложками и игрушками. Доход резко поднялся. На столе появились овощи и сметана, чему Настёна радовалась несказанно.
Личико у девочки зарозовело, а косички будто стали толще и золотистее. В школу сестра Павла ходила с большой охотой и тоже мечтала стать врачом. Иногда помогала маме лечить дедушку. Теперь
Держал же церковный служитель хозяйство немалое. Так что под его началом трудились «с благословения господня» слесари, сварщики, резчики по дереву, маляры и художники с завидным умением, да и ещё немало трудового люда. Всех обходил утром «на рукоцелование». Это вроде бы «по доброй воле и Господа». А там кто его знает, ведь всё это уже со слов самого Макара. Да и приметили работники, нежели кто чурался целовать длань, так не долог оказывался его «праведный труд» на подворье. Не забалуешь у батюшки!
А Макар Семёнович был старых понятий и целовал руку священнослужителя не подобострастия ради, а в угоду Богу истинно. Не раз забегал Паша к дедушке. И замечал тот, что не спроста отрок вьётся на подворье. Никакое другое рукомесло так не тянуло его к себе, как резьба по дереву. И мало того, приходил его внук спозаранку и… шасть в мастерскую. Часами, затаив дыхание, он отслеживал каждое движение резца мастера. Полюбился он бригаде. Да и батюшка его заприметил: «Чей будешь, сын мой? Интересуешься, гляжу? Инда сие зело пристойно, это мне по нраву!»
Последние слова «это мне по нраву» были произнесены как-то особенно, с расстановкой, будто золотой песок отмерял. Вроде боялся пересыпать. Да почти так оно и было. Эта фраза слыла своеобразной меркой труда его подопечных. Святой отец Тихон оценивал готовую поделку подолгу и молча. И, если произносилась заветная фраза, то плата тоже была «по нраву». Иначе трудяга оставался ни с чем. А то и за порчу материала вычтет, коли далее не употребить.
Знал дед Макар, что в семье бедность несусветная. Весь доход состоял из мизерной зарплаты и подработок Марии, да его, почти смехотворной пенсии. От продажи поделок доход если и был, то невелик. Лена с Гришей из деревни то картошки на зиму, то мяса подбросят с оказией, а без них, почитай впроголодь жили бы вовсе. На одежонку совсем ничего не оставалось. Павлик после седьмого класса хотел идти работать. Но куда такого мальца возьмут? Да и по закону нельзя.
Вот и двинул с челобитной дед к священнику, дозволь, мол мальчонке в бригаде работать? На что отец Тихон неспешно ответил: «Мал он ещё… Но, вижу, не от праздности просишь. А богу угодно, чтобы помогали мы чадам своим… Пусть под началом мастера Никодима поработает. Завтра и приводи!»
Чуть свет, Павлушка со всех ног мчался к дедушке в его каморку, именуемую им как «кабинет». Мать ему с вечера погладила умело заштопанные брюки. Так что к приходу Никодима старый и малый ждали его к открытию мастерской.
Мастера батюшка уведомил, а с парнишкой тот и подавно ознакомился вчистую. Сперва выказал весь инструмент. Подмастерье любовался: «Я себе такой же сделаю!» Ладный был инструмент, как с виду, так и в руке: будто влитый!
Пришёл
Храм с колокольней стоял посреди широкого церковного двора. Раньше Павлу креститься не сподобилось. но богобоязненный Макар упредил внука: «На храм божий осенись крестом: вот так!» И на подходе к паперти перекрестились оба.
Внутри отец Тихон обогнул алтарь и вошёл в ризницу. Оттуда он вынес большой лист картона.
– Вот, гляди! Это я видел в обители на горе Афон в святой обители. Роспись скопировал православный монах. Душевно сделал инок. Прочтя молитву, приступай. Никодим поможет. А взор твой чист, аки душа!» И ушёл обратно в церковь.
А молодой резчик стоял, поражённый увиденным. На твёрдом картоне, угольно чёрным грифелем был начертан скорее некий ангелоподобный дух тьмы с распластанными крыльями. Откуда навеян сюжет, трудно определить, не зная досконально Библию и другие конфессионные документы. Но даже эскиз поражал своей силой и контрастностью. Сила духа в чистом виде и горящие в ночи глаза.
В этот вечер Павел остался в «кабинете» – сторожке. Макар пошёл за ужином сам. Парень все три дня, отведённые на работу, почти не спал и резал, резал, резал. Перья, волосы, глаза – всё поражало скрупулёзностью исполнения. Здесь было даже не мастерство маститого резчика, а его душа, вложенная в каждый штрих. Никодим лишь изредка заходил к юному ваятелю, но мешать ему советами не посмел. Его ученик творил ЧУДО.
На последнюю, третью ночь Паша перенёс свою поделку в мастерскую. Там мастера придавали барельефам оттенки цвета, а то и делали их в чёрнобелом, коричневом исполнении. Была у них для этого некая волшебная «лампа Алладина». С обеда до вечера Павел жадно впитывал от учителя секреты «оживления» фигур и поделок с её помощью. В эту ночь мастерскую снаружи не закрывали: внутри остался на ночь подмастерье Никодима.
Утром резчики у двери своей мастерской увидели деда, крепко спящего на скамеечке, опершись на стену. Разбудили его и тихо вошли. У верстака, что определили Павлу, в ворохе духмяной липовой стружки спал новоявленный МАСТЕР. Никто не заметил, как сюда же вошёл святой отец Тихон. И он, слегка расталкивая стоящих, переместился прямо к верстаку. А на нём стояли рядышком его картонка и… О боже, так это тот самый «ангел в ночи» со стены монастыря в Афоне! Ведь мальчик воплотил ЧУДО! И священнослужитель произнес, чётко расставляя слова: «Это…мне зело…по нраву! Не будите его, пусть выспится. А деда ко мне подошлите!»
А позвал он Макара, чтобы сказать, что берёт парня в мастерскую. И назначает ему… Тут батюшка назвал сумму, почти вдвое превышающую жалованье взрослых мастеров.
Уже с первой получки купили Павлу костюм, а Леночке пальтишко. Из старого она давно выросла. Уже много позже Мария, теребя платок, спросила: «Сынок, а может учиться пойдёшь? Хотя бы в вечернюю?» На что тот баском ответил:
– Ленке ещё три года учиться. Вот поставим её на ноги. Да и дедушке пора отдохнуть. Замаялся он!