Кровавая схватка

Прайор Линдси Дж.

У неё был выбор: снова оглянуться через плечо и дать им понять, что она заметила, или идти дальше, притворяясь, что ничего не замечает.

Когда толпа начала редеть, она выбрала первое.

На первый взгляд она предположила, что их было четверо.

Её сердце забилось немного сильнее, началось головокружение, пытающееся подавить панику.

Четверо их и одна она. Четыре вампира, и она, возможно, прожила бы достаточно долго до первого укуса. Но четыре человека — это сведётся к грубой силе.

Или скорости.

Она

сжала губы и слегка ускорила шаг — не для того, чтобы просто уйти от них, а для того, чтобы набрать устойчивый темп.

Она рассчитала с точностью.

Как только она завернула за следующий угол, то пустилась во весь опор.

Если и было что-то, что всегда было на её стороне, так это скорость — по крайней мере, против неё самой. А когда дело касалось четырёх мужчин и её, она каждый раз превосходила их одним только проворством. Возможно, они увидели в ней лёгкую добычу, но она видела группу, от которой собиралась убежать, во что бы то ни стало.

София повернула налево, затем направо, проскользнула через сетчатое ограждение, ловко обходя коробки и мусор.

Прошло совсем немного времени, прежде чем её преследователи перестали вести себя тихо. Вместо этого их возгласы и вопли, как у гончих, преследующих лису, эхом разносились по улицам позади неё.

В их глазах это был просто спорт — садистская охота до конца. Её жизнь, то, что, возможно, осталось бы от неё, когда они закончат, было не более чем игрой. Возможно, она и была одной из них, но для них не существовало верности своему собственному виду. Для них она была просто очередным развлечением.

Она вытащила лезвие на бегу, легко преодолевая препятствия, в то время как один из приближающихся сокрушал их, на мгновение замедляясь.

Собрав все силы, которые у неё были, она бежала до тех пор, пока у неё не заболело в груди.

С шумом ветра в ушах и выбросом адреналина в кровь она изо всех сил пыталась вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как они в последний раз замолчали. С тех пор как прекратились тошнотворные подзадоривания и свистки.

Но этого было достаточно, чтобы заставить ее, наконец, замедлить шаг и обернуться.

Никого из них не было ни видно, ни слышно.

Она наклонилась вперёд и положила ладони на бёдра, чтобы перевести дыхание, оставаясь настороже.

Но они больше так и не появились.

Вглядываясь в темноту впереди, она испытывала чувство беспокойства, похожее на внезапную тишину перед извержением вулкана.

Но ничего не произошло.

Они ушли.

Зная, что она всё еще не может почивать на лаврах, не говоря уже о том, что маршрут был сбит с курса на десять минут, она развернулась и снова набрала темп.

Держась другой стороны улицы, она миновала кинотеатр справа. Теперь он использовался в основном для шоу другого рода — живых выступлений, которые, по слухам,

редко заканчивались жизнью.

Она шла по пятам за одной группой, чтобы выглядеть частью их, и снова начинала петлять, как только проходила мимо уменьшающейся толпы.

Она пересекла улицу перед широкими каменными ступенями, которые вели к пустой оболочке, которая когда-то была церковью, прежде чем свернула направо по мощёной улице, проходившей вдоль неё, мимо ржавых перил, украшенных лилиями, которые огораживали территорию.

На кладбище до сих пор сохранилась сотня или около того могил — могил давно минувших десятилетий. Даже святость погребения больше не допускалась. Теперь тела, особенно третьего вида, в основном кремировали. Человеческий прах, за исключением пепла заключенных, хранился в кремалях в Лоутауне — если только вы не были жителем Саммертона или Мидтауна. Оба имели красивые кладбища. Жителей Саммертона и Мидтауна разрешили хоронить. Так же, как им было позволено лучшее лечение, лучшее образование, лучшие возможности, всё самое лучшее.

Она не могла вспомнить, когда в последний раз была на могиле своей матери. Или её дедушки. Лейла ходила туда каждую неделю в обязательном порядке. Каждое воскресенье днём, когда она не работала в библиотеке, она отправлялась туда со своими цветами. Иногда Алиша тоже ходила с ней.

София сопровождала их обеих только один раз — Лейла настояла на том, чтобы все три сестры однажды вместе отправились туда в день рождения их матери.

София всё это время парила в нескольких метрах от могил, крепко обхватив себя руками и глядя куда угодно, только не на надписи на надгробиях. Она даже отказалась от своего мнения по этому поводу — пожала плечами и сказала, что согласится с тем, что думают Лейла и Алиша.

Она стояла и слушала, как шумит ветер в кронах деревьев, размышляя об иронии этого умиротворения по сравнению со смертью её матери.

И всё из-за неё.

Она всегда чувствовала себя предательницей, стоя там, как преступница, возвращающаяся на место преступления. Только у этой преступницы перехватило горло, и она едва сдерживала слёзы.

Временами она задавалась вопросом, не поэтому ли Лейла подтолкнула её к отъезду — какой-то садистский способ заставить её признать свою вину.

Это было одной из причин, по которой она так сильно набросилась на Лейлу — потому что в глубине души она знала, что если она ненавидит себя так сильно, как сейчас, то, несомненно, Лейла тоже должна ненавидеть её. Она никогда не признавалась в этом, но Лейла знала причину смерти их матери так же хорошо, как и она сама. Лейла знала, что её неуправляемая, высокомерная, эгоистичная младшая сестра в первую очередь виновата в том, что поставила их мать в такое положение. И где-то в глубине души Лейла должна была презирать её за это.