Кровавое евангелие
Шрифт:
Эрин умоляла отца показать новорожденную настоящему доктору, но он, залепив ей пощечину, разбил нос.
Вместо того чтобы пригласить врача, женщины прихода молились, собравшись вокруг постели матери. К молитве их призвал ее отец; его глубокий грудной голос возвещал, что Господь услышит их и спасет это дитя. А если нет, то Господу известно, что спасать ее и не стоило.
Эрин стояла возле матери и, глядя на родничок на головке Эммы, следила за тем, как быстро, словно зажатая
Эмма Грейнджер прожила всего два дня.
Вера не спасла ее.
Эрин коснулась пальцами кусочка ткани, лежавшего в ее кармане. Она отрезала его от детского одеяльца Эммы, перед тем как ее завернули в него для погребения. После похорон этот кусочек ткани был при ней, каждый день напоминая ей о необходимости следовать правилам, навсегда оставшимся в ее сердце: просить об исполнении того, что явно не будет выполнено, а после этого всегда действовать.
— Надия, — обратилась к ней Эрин, — попытайся выпить неосвященное вино. Ну, что тебе стоит?
Надия поднесла бутылку ко рту и сделала долгий глоток. Красная жидкость вырвалась струей у нее из горла и растеклась по полу.
— Похоже, так дело не пойдет, — с гримасой на лице произнес Джордан.
— Это говорит о том, какое значение имеют чудеса, — обтерев рот, ответила ему Надия.
Или, может быть, все произошло просто потому, что Надия не верила, что это вино было кровью Христа?
Эрин молча наблюдала за происходящим.
Рун жаждал умереть, искренне желая, чтобы они никогда не разбудили его.
Боль, причиняемая ему ранами, не шла ни в какое сравнение с той болью, которую он испытал, когда снова увидел Элисабету в лесу. Но это не была настоящая Элисабета. У той женщины в лесу были рыжие волосы, а не черные. А Элисабета уже четыре сотни лет как ушла из жизни.
Так кем же была та женщина, которая стреляла в него? Какой-нибудь потомок или дальний отпрыск? А впрочем, какое это имеет значение?
Темнота, словно мягкая накидка, окутала его. Погруженный в нее, Рун чувствовал облегчение. В теплой темноте его не обжигало серебро. Ему казалось, что он плавает в ней.
Жидкость опалила ему губы. Он старался отвернуть голову в сторону.
— Рун, — приказал знакомый голос, — ты снова придешь ко мне.
Но это была не Элисабета. Этот голос звучал злобно. И пугающе.
Надия?
Но Надию ничего не пугало.
Он с усилием поднял свои тяжелые веки, прислушался к биению сердец. Частые удары сердца Эрин, устойчивый сердечный ритм Джордана. Значит, они оба выбрались из этой передряги живыми.
Это хорошо.
Довольный, Рун попытался вновь поплыть по волнам воспоминаний. Но холодные пальцы, схватив его за подбородок, притянули голову к
— Сделай это для меня, Рун. Я отдала тебе все твое вино — и мое тоже. Без него я ведь тоже умру. Умру, если не нарушу своего обета.
Корца старался держать глаза открытыми, но веки опять накрыли их. Он снова с усилием открыл глаза.
— Так постарайся ради меня, Рун.
Надия выпустила из рук его голову и встала, как быстрый проблеск в темноте. Обвив Эрин рукой за талию, она рывком отвернула ее голову в сторону. Сердце Эрин забилось чаще, и ее учащенное сердцебиение продолжалось до тех пор, пока каждый мускул не сжался, не сомкнулся с соседним мускулом и не образовал одну непрерывную последовательность.
Джордан поднял свой пистолет-пулемет.
— Если ты выстрелишь в меня, солдат, знай, что я убью ее раньше, чем вторая пуля вылетит из ствола, — прошипела Надия. — Ну так что, Рун, ты можешь сделать это?
Янтарные глаза Эрин пристально смотрели в его глаза, моля оставить ей жизнь, а заодно и ему.
Рун нашел в себе силы, чтобы ответить на этот взгляд, а не на вопрос Надии. Он нашел в себе силы поднять свое тело, схватить вино, прижать бутылку к своему сердцу и произнести необходимые слова.
Церемония переросла в таинство — и в течение всей этой процедуры Надия держала Эрин, прижав зубы к ее горлу.
Наконец Рун произнес заключительную фразу:
— Мы предлагаем Тебе разумную и бескровную жертву; и мы взываем к Тебе, мы молим Тебя, мы молимся Тебе о том, чтобы Ты ниспослал Свой Святой Дух на нас и на эти дары. Аминь. Да будет благословенна святая чаша сия. И то, что в этой чаше, Драгоценная Кровь Твоя, о Христос.
Он опустил руки на колени. Ритуальное действо закончилось, силы устремились в его члены; его единственным желанием было прийти в сознание.
Но Надия не расположена была давать ему отдых. Она полила кровью Христовой его раны, налила кровь ему в рот. Его тело охватил огонь, и сейчас он сжег его полностью. Рун знал, куда это может занести его, и грозящая перспектива его пугала.
— Нет… — взмолился он. — Но его мольба осталась без ответа.
— Отвернитесь, — злобно приказала Надия людям, глядящим в полной растерянности, как его грехи утаскивали его от действительности в то, за что на него была наложена епитимия.
Бернард, еще раньше почувствовав камень на сердце Руна, послал его в замок Кашисе для того, чтобы порвать все отношения с Элисабетой. Рун заверял самого себя, что сможет сделать это, что к ней его влечет лишь чувство долга пастора.
И все-таки весь долгий путь по зимней дороге до самого ее порога он молился. Снег покрывал поля и сады, где им доводилось прежде гулять вдвоем. Среди высоких высохших стеблей лаванды ворон доклевывал серую полевую мышку; маленькое розовое пятнышко ее прежде живой крови виднелось на снегу даже на таком большом расстоянии. Рун дождался, когда ворон, закончив трапезу, улетел прочь.