Кровавое евангелие
Шрифт:
Неужели этого монстра сотворил Рун? Неужели на его руках кровь этих погубленных юных девушек? Что не давало ему покоя всякий раз, когда он прикладывался к своему преображенному вину?
Внезапно раздавшийся трагически-театральный вздох снова вернул Эрин в настоящее. Она посмотрела на алтарь.
— Когда мы ехали сюда на машине, ты упоминал о каком-то подарке, — сказал Распутин, показывая на кожаный тубус, висящий на плече Руна. — Позволь мне взглянуть, кто знает, может, это сойдет за ваш выкуп…
Рун достал тубус из-за спины.
Распутин с видом набедокурившего школяра обратился к Эрин и Джордану:
— Подходи сюда, давайте посмотрим.
Как
Эрин, поднявшись к алтарю, сразу почувствовала густой запах ладана и горящих восковых свечей.
Как только все собрались в алтаре, Распутин, сев и положив сжатые в кулаки руки на колени, с вожделением уставился на длинный коричневый кожаный тубус.
— Ну, показывай, — приказал он.
Рун провел острым ногтем по папской печати и снял верхнюю часть тубуса, потом внимательно посмотрел внутрь — при этом его брови сошлись на переносице — и, наконец, вытряхнул его содержимое на мраморную поверхность. Это было свернутое в трубку старинное полотно. Выпав из тубуса, оно развернулось.
Распутин склонился к полотну и с величайшей осторожностью, а также и с уважением к возрасту холста расправил его так, чтобы все видели.
Эрин с трудом перевела дыхание, посмотрев на холст при свечном свете. Она сразу узнала это полотно, написанное искусной рукой голландского мастера Рембрандта ван Рейна. Подлинник.
На полотне был запечатлен Иисус, совершающий свое наиболее выдающееся чудо.
Воскрешение Лазаря из мертвых.
18 часов 04 минуты
Григорий в избытке чувств бросился на колени перед алтарем, на котором лежало написанное маслом полотно, его примеру один за другим последовала и вся его мрачная братия.
Рун неподвижно стоял в алтаре, пристально глядя на изображение Лазаря в его каменной усыпальнице.
Это было ошеломляющее представление легендарного момента средствами живописи, секреты которых были досконально известны Рембрандту, и сейчас представшего перед их глазами. Это полотно было одним из трех, о существовании которых было точно известно. Прекрасными, остающимися в памяти мазками Рембрандт изобразил Лазаря в погребальном облачении восстающим из своего гранитного саркофага; стоящие рядом с ним члены его семьи замерли в ужасе. Ставшими невольными свидетелями чуда, они воздели руки к небу, словно защищая себя от этого человека, которого они когда-то любили. Для них этот момент не был радостным воскрешением из мертвых. Ведь они знали, что убило Лазаря.
— Первый сангвинист, — прошептала Эрин, и ее шепот эхом разнесся по притихшей церкви.
Да, все, кто стоял рядом с усыпальницей, стали свидетелями рождения Ордена сангвинистов. Лазарь подвергся нападению и превратился в стригоя, но его семья разыскала его и спрятала в крипте, [75] вход в которую завалили камнем, до того как он стал способен отведать крови человеческой жертвы. Они обрекли его на медленную смерть от голода. Но явился Христос и освободил его. И за это в тот день Христос предложил Лазарю сделать выбор, но не предложил ему стать стригоем — а именно такое предложение ему было сделано раньше. Лазарь не мог изменить свою природу, но он смог воспользоваться любовью Христа и Его кровью для того, чтобы бороться против жажды крови. Он избрал служение Христу, и, возможно, настанет день, когда он увидит воскрешение своей души.
75
Крипта —
Об этом договоре чести и долга — Лазарь дал обет служить в качестве рыцаря Христова — свидетельствует изображенное на холсте оружие: меч в ножнах и пучок стрел, висящих на стене в крипте Лазаря и готовых служить во славу новой церкви.
И вот с того момента Лазарь принял на себя это бремя и основал сангвинистское течение в церкви. Освободившись из крипты, он так никогда и не вкусил человеческой крови. Он всегда поддерживал свои жизненные силы кровью Христа. С того давнего времени только один-единственный сангвинист, начиная свое последующее существование, был готов идти по стопам Лазаря; но только тот, другой, был обращен в сангвиниста еще до совершения своего первого убийства.
Чистый. Непорочный.
В давние времена именно этим сангвинистом и был Рун. Он считал себя достойным стать избранным для исполнения пророчества. Он был уверен в собственной добродетели. Он утешался тем, что гордился собой. И это продолжалось до того, пока он не вкусил крови Элисабеты. В тот день он создал чудовище. В этот момент он совершил падение. И с того момента лишь Один оставался незапятнанным, непорочным.
Лазарь.
Их истинный духовный отец.
Эту его роль признавал даже Григорий. Он провел кончиком пальца по святой фигуре Лазаря на полотне, остановив свой палец на тонкой красной линии, берущей начало в углу рта Лазаря.
Ну как кто-либо, глядя на это полотно, не мог увидеть правду, изображенную Рембрандтом? Перепуганные зрители, кровь на губах, оружие на стене… Рембрандт был явно посвящен в сангвинистские тайны — один из немногих, кому стало доступно то, что никогда не выходило за пределы ограниченного круга приверженцев их церкви. Чтобы оправдать высокое доверие, он и сотворил этот шедевр, в котором тени переплетались со светом; скрыл тайну, выставив ее напоказ в виде картины — и завета их Ордена.
Григорий поднялся на ноги, его взгляд, оторвавшись от холста, устремился на мозаичное панно, выложенное над входом в его храм. На нем был изображен Лазарь в саване, стоящий живым у входа в свою усыпальницу, его лицо скрыто под капюшоном, защищающим его от солнечного света. Христос стоит перед этим восставшим из мертвых человеком, его руки простерты к его новому ученику, а его последователи взирают на это с удивлением, очень похожим на то, с каким на Григория взирают его последователи.
Когда Распутин повернулся к Руну, в его глазах стояли слезы.
— Я помогу тебе в поисках Книги, друг мой, и, если воля Божья будет иной, никакие тяжкие муки не будут уготованы тебе, пока ты находишься в границах моей страны.
Глава 49
27 октября, 18 часов 08 минут
по московскому времени
Санкт-Петербург, Россия
Стоя в нескольких шагах от алтаря, Джордан не сводил глаз с собравшихся внутри храма.
Он не доверял ни одному из них. Ни Распутину с его безумным смехом и причудливыми забавами, ни похожим на потерявшихся животных прихожанам, которые в конце концов предпочли укрыться в тени храма, ни даже Руну. Он видел перед собой его глаза, одержимые жаждой крови, вспомнил, как он, словно лев на упитанного теленка, смотрел на Эрин.
Хуже всего было то, что, подвергнись она нападению, Джордан ничего не смог бы поделать. Практически он был в капкане: прислужники Григория повисли бы у него и на руках, и на ногах, и его сила в такой ситуации была бесполезной — он ничего не мог бы сделать с ними.