Кровавое золото Еркета
Шрифт:
— Так хищники они, сырое мясо с других рук ели — а потому не захотят по доброй воле сухари червивые грызть! Ты ведь что удумал — лишить их возможности жить разбоем, а они к нему привыкли, тати шатучие! Опамятуйся, князь — я к тебе как к хану новому обращаюсь — давай нынче всех их вырежем! А если не хочешь лишней крови — так лучше в невольники всех скопом продать — персам, бухарцам, кокандцам, афганцам. Сбыть их всех кому угодно, не выйдут из шакалов псы добрые!
Атаман побагровел, борода встопорщилась. Чувствовалось, что внутри казак бурлит недовольством. Но
— Если мы перебьем их тут всех, то города закроют ворота, никто не признает там мою власть!
— Наоборот, княже, ползать у ног будут, пресмыкаться, да сапоги лизать до блеска! Их в страхе лютом держать надобно. Тем более ты мусульманин, твои решения будут приняты — нельзя в живых оставлять никого из тех, что служили прежнему правителю! Гарем распродать, всех мальчиков умертвить или охолостить — тогда персы али османы их с радостью купят! А сановников, знать и всех их приближенных — вырезать беспощадно, вместе с детьми — чтобы мстителей не осталось! Ни единого!
— Тогда против нас весь народ поднимется!
— Не смеши, князь, какой народ? Половина населения дехкане, они забитые люди, с них три шкуры дерут, а они даже не бегут, как те же русские мужики на Дон или Яик, да в туже Сибирь. И не сопротивляются сарты совсем — тут от них бунтов никогда не было. Покорны они, не будет тебе от них помощи — оружия в руки не возьмут, побоятся!
— Но ведь я их от поборов освобожу!
— Спасибо скажут, да оплачут, когда тебя прирежут. И все вернется на круги своя! Из труса, князь, воина никогда не вырастет!
— Да я…
Бекович осекся, прикусил губу. Действительно, если у русских выразителями интересов народа всегда являлись мятежники из тех же казацких атаманов — Стенька Разин или Емелька Пугачев. Они призывали Русь к топору, лозунги их были доходчивы и понятны — вырезать всех бар и построить везде вольное мужицкое царство.
В Средней Азии, наоборот, главный герой Ходжа Насреддин не мятежник, а хитрец, ловкий плут, что обманывает хана и эмира, глупых беков и жадных мулл, шельмует, а выманенные у богачей деньги раздает обездоленным беднякам. Отдает выпрошенные таньга, а не отбирает у знати богатства силой и остротой клинка.
— Князь ты, или хан — мне все угодно, как и офицерам твоим, что с ротами сюда пришли. Православный или правоверный — нам всем без разницы, хотя тебя как мусульманина охотнее примут, за своего почитают. Но я тебя не узнаю, ты уж прости!
— Я стал иным?!
Бекович опешил — он понимал, что неувязки в его поведении, настоящего и прежнего, станут всем заметны, ведь человек другим стал, на себя в прошлом времени не похожим.
— Если бы я тебя в сече и походе не видел, так бы тебе прямо и сказал — обабился ты, князь. Душой размягчился как воск, как победы добился, и вашим, и нашим услужить хочешь?!
Князь обомлел — никогда прежде
— А так не бывает! Или мы их всех изведем, или они нас перережут! А ты какие-то мечтания воплотить в жизнь хочешь, чтобы тебя за праведного халифа приняли?! Что за дурью маешься?! Ты воин, тебе государем люди доверены, а ты в пустую растрату?! Нас всех хочешь басурманам на заклание отдать не за понюшку табаку?!
Бекович только разевал рот, как вытащенная на берег рыба. Но пока не находил слов, чтобы жестко осадить разбушевавшегося атамана, а тот продолжал громогласно разорятся:
— Ты вначале степняков вырежи, всех тех, кто на тебя саблю подняли. Под нож пусти всех ханских приближенных, устрой им резню. И лишь потом мечтай как жизнь будешь на завоеванных землях устраивать, а мы своими саблями и ружьями всех врагов перебьем и никого на развод не оставим. С разбойниками не договариваться надо, а в бараний рог их всех согнуть, и без всякой жалости. Тебе о том твои же офицеры постоянно толкуют, а ты их совсем не слышишь и доверие скоро потеряешь!
Князь ошалел — такого он не ожидал услышать в свой адрес, считал, что все ему доверяют в полной мере.
— А ты что умом тронулся — вчера мне толковал о Джамахирии этой, о праведных халифах, что кровь понапрасну не лили и законы справедливые устанавливали. И где их законы, я тебя спрашиваю?! Плевать всем на них! Ты их вводи, разве я против? Никто из наших не возражает, если сарты только нам платить станут за защиту и покровительство! Ты их сам суди как хочешь, но в здешних краях только силу почитают, и сабля законом является — и крест накрест ей рубить!
Атаман чуть ли не орал, нисколько не стесняясь в словах.
— Ежели сам не хочешь, то тогда нам не мешай! А то казаки мне так и говорят — с блаженным князем погибель нас всех ждет, уводи на Яик, нечего нам тут больше делать!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. «ХИВА, ОТКРЫВАЙ ВОРОТА»
Глава 31
август-ноябрь 1717 года
— Я схожу с ума! Это невыносимо…
Бекович сдавил ладонями виски — последние дни он чувствовал себя не просто отвратительно, порой жуть пробирала. Стоило закрыть глаза, как видел тонущую женщину и двух девочек — рвался к ним на помощь, хотел вытащить из пенистой воды, но все было бесполезно. Он прекрасно осознавал, что это видение из разряда кошмаров, ведь гибель жены и дочерей настоящий князь просто видеть не мог. Однако задавить в себе чужую память с чувствами не мог, как не старался. Все же он был не всевластен над телом и разумом своего дальнего предка, в котором оказался по неизвестному приговору судьбы. И это оказалось не подарком свыше, а самым настоящим проклятием — жизнь оказалась в тягость!