Кровавые сны
Шрифт:
Не доезжая до границы нескольких лье, застигнутые вечерней летней грозой, молодые купцы свернули к постоялому двору, который они увидели, казалось, весьма кстати. Феликс, как всегда, проверил коней, и, убедившись, что овес в торбах относительно чистый и сено в кормушках свежее, одобрительно кивнул мальчишке-конюху и шагнул в задымленный зал харчевни. Они с Габри уже сделали наблюдение, что, чем восточнее они продвигались, тем хуже обстояло дело с трубами в домах. Здесь, в Литве, большинство крестьянских изб, как в старину, топилось по-черному, и даже дымоходы трактиров и постоялых дворов не чистились, как следует, или изначально складывались как-то неправильно.
Несмотря на дым, несколько местных, судя по непонятному языку,
— И, любезный, смени, будь добр, масло на противне, — сказал Габри, завидя входящего Феликса, который заулыбался, услышав эти слова. Дело в том, что он первый начал употреблять эту фразу в харчевнях, подхватив ее от случайного немецкого дворянина еще в Ганновере. Во-первых, фраза добавляла солидности молодому купцу, который заказывает молоко, вместо вина или пива, во-вторых, давала понять трактирщикам, что посетитель к собственной персоне относится уважительно и гадостью себя кормить не позволит. Теперь, выходит, маленький Габри решил воспользоваться его находкой.
— Я свежей рыбки заказал, — улыбнулся одиннадцатилетний друг. Он вряд ли сказал ту фразу, подумал Феликс, если бы меня не было рядом. Кто он без меня в этой стране, где вообще не говорят ни на одном человеческом языке?
— Думаешь, он тебя понял? — спросил Феликс, усаживаясь на деревянную скамью.
— Пару слов по-немецки он знает, — кивнул Габри, — все-таки здесь дорога на орденские земли.
Снаружи постепенно стемнело, и заканчивающие ужин молодые купцы увидели, что остались в зале одни.
— Как-то быстро у них тут опустело, — сказал Феликс, потягиваясь и выходя на веранду, за пределами которой продолжал моросить дождь. — Погода точно как у нас.
— Тебе не кажется, что молоко немного странное? — спросил Габри изменившимся голосом. Они были единственные, кто заказал молоко, вместо браги, и трактирщик еще не сразу понял, чего они хотят.
— Проклятье! — Феликс подхватил сползающего на пол друга и взлетел, поддерживая его, на этаж выше, где располагалась выделенная им комната.
Феликс чувствовал, что с ним тоже происходит что-то неладное, тело становится вялым, и конечности перестают слушаться. Подперев изнутри дверь сомлевшим Габри, он распахнул ставни, вставил два пальца в рот и выблевал весь ужин, потом подхватил из сумки пистолет, насыпал в ствол порох, забил пыж и следом вогнал пулю. Тюки, сваленные в комнате, Феликс расположил на кровати, прикрыв их одеялом, чтобы в темноте они походили на человеческий силуэт, а спящего Габри отволок в угол комнаты и тоже укрыл. Последнее, что сделал Феликс, это обнажил кинжал, отстегнул ножны, чтобы не путались, и приготовился ждать. Соскучиться он не успел.
Вскоре в коридоре послышались шаги нескольких людей, и просунувшийся между косяком и дверью нож поднял деревянную защелку. Просто, как просто расстаться с жизнью в этом суровом мире, подумал Феликс, взводя курок. Он волновался, готовясь впервые в жизни убить человека на расстоянии, потом вспомнил, что люди в большинстве своем волнуются, убивая вблизи. Эта мысль слегка повеселила. Дверь, видимо, смазанная маслом (уж не тем ли, которое велел поменять Габри), тихо и медленно раскрылась, три тени, одна за другой, проникли в комнату. Четвертым на пороге возник женский силуэт с лампой в руке. Вероятно, это была жена трактирщика, которая мелькала на кухне, когда молодые купцы ужинали. Многовато против одного, подумал Феликс, глядя на ножи, посверкивающие в мерцании светильника.
Он спустил курок, едва лишь двое разбойников навалились на тюки с кружевами, свалил того, кто приближался к спящему Габри, потом длинным махом достал до головы следующего, и, перескочив через постель, вонзил свой кинжал в грудь последнего из мужчин. Все-таки он едва не переоценил себя — женщина с лампой в одной руке, другой подхватила откуда-то
Ван Бролин устал и выбился из сил, сражаясь в одиночку против четверых. Он с удовольствием бы полежал и отдохнул, как любят делать, восстанавливая энергию, все кошачьи, но в углу комнаты разгорался пожар. Недолго думая, Феликс бросил на растекшееся масло сермяжное одеяло, потом сверху поочередно троих разбойников, а трупом трактирщицы подпер входную дверь. Человеческие тела не слишком-то горят — в этом Феликс убедился еще на Моокерхайде, поле, на которое он явился приговоренным к смерти ребенком, а покинул воскресшим после казни убийцей.
— Габри! — подошел к другу Феликс, наклонился, проверяя пульс. — Ты спишь? Все уже проспал, черт.
Наверное, Габри проснется еще не скоро, решил ван Бролин, иначе он бы уже встал, чтобы мне помочь. Длинная резаная рана на груди беспокоила его еще и тем, что в нее могли попасть нити от рубашки, а это, как он слышал, был верный способ заполучить гангрену. Так что Феликс разделся и перетек, зная, что в Темном облике раны заживают значительно лучше. Кровь перестала сочиться почти сразу, и леопард свернулся на тюках с кружевами, уткнув нос в хвост. Что-то не давало ему заснуть, хотя огонь от разбившейся масляной лампы уже погас. Оставалась вонь, которую постепенно выветривал ветерок от окна. Нет, не это беспокоило Феликса. В наступившей ночной тиши где-то внизу послышался едва различимый звук человеческих шагов. Тонкий кошачий слух уловил, что шаги приближаются, поднимаются по лестнице. Явно один, и притом необутый, человек остановился перед дверью, вроде бы озадаченный. Феликсу было поздно вновь менять облик, да и не ясно, следует ли это делать. Он вообще не понимал, кому могло прийти в голову расхаживать по такому мрачному месту. Явно не постороннему. Если бы не спящий Габри, Феликс уже давно сбежал через окно в окружающий трактир лес, который после дождя призывно шумел мокрыми ветвями.
Внезапно тело женщины у двери дернулось и стало приподниматься. Чудовищная окровавленная голова показалась на уровне кровати, глаза засверкали в темноте, ноги все никак не могли совладать с тяжелым туловищем, скребли по полу. Феликс подумал, что некто, находящийся за дверью, пытается управлять мертвецом, но еще не слишком хорошо владеет этим искусством. Тела разбойников-мужчин пока оставались неподвижны — вероятно, поднятие даже одного трупа отнимало у неведомого некроманта все силы. Феликс очень надеялся, что колдун в коридоре не подозревает, что этой ночью ему противостоит не человек.