Кровавый апельсин (сборник)
Шрифт:
Мы наблюдали, как птица, кружа, что-то выглядывала в коричневатой траве. Внезапно она сложила крылья и ринулась вниз, пропав из виду. Донесся тонкий предсмертный визг дикого кролика.
— Фантастика, — заметила Мэй. — Летом их почти не встретишь. Только зимой.
Я улыбнулся, глядя на раскрасневшееся личико и сияющие глаза дочери.
И тут в кармане заверещал телефон. Радость как рукой смахнуло с ее лица.
— Извини, — сказал я и вынул аппарат.
Звонил Чифи Барнс. Катер с «Геклы» обнаружили в Сихэме, у Старой пристани.
— Спасибо, Чифи, я еду немедленно.
Глава 8
Я
В воздухе пахло рыбой; Сихэм был крупным рыбным портом, по крайней мере — самым крупным на всем южном побережье. Капли дождя стучали по палубам, мачтам и выносным стрелам траулеров, отшвартованных у Новой пристани; на маслянистой поверхности бухты лопались бесчисленные пузырьки. И ни единого человека вокруг; в такой ливень никому неохота выходить из дому. Пока я шлепал ботинками по лужам, звуки моих шагов далеко разносились окрест. Перешагивая через многочисленные канаты, которыми были пришвартованы к берегу рыбацкие лодки, плоскодонки и моторки, я направился к Старой пристани.
Там, в дальнем ее конце, над самой водой я заметил какой-то свет. По мере приближения к нему я невольно ускорил шаг. Свет пробивался из иллюминатора каюты небольшого катера с обтекаемыми отводами — катера с «Геклы». Шагнув на трап, я сжал кулаки в карманах моего дождевика. Дождь громко барабанил по фибергласовой палубе. Я прыгнул в кокпит и с силой рванул на себя дверь каюты. Палуба вздрогнула у меня под ногами. В горле пересохло; как минимум, я намеревался получить ответы на целый ряд вопросов.
Ответом мне была тишина. Я повторил попытку — но с тем же успехом.
Мириады капель дождя, встречаясь с поверхностью воды, издавали монотонный и какой-то цокающий звук. Высокая ограда пристани не давала проникнуть на причал даже отблескам городских огней и выглядела как черная неприступная скала. Все словно вымерло в округе.
Наконец я просто выломал замок из двери каюты и ворвался внутрь. Я увидел койку, застеленную коричневым покрывалом. Поверх покрывала лежали аккуратно расправленные подушки. Вообще в каюте была идеальная чистота и порядок, словно в ней только что провели тщательную приборку. Лампочка под потолком сияла. Только на полу я заметил небольшую лужицу.
Промокший и раздосадованный, я вышел на палубу. Было такое ощущение, что Алан опять сбежал. Я поднялся на крышу каюты. Швартовы, отданные с носа и с кормы катера, тянулись наверх, к кнехтам на пирсе. Все как положено.
Я прошел на нос. Алан уже мог быть где угодно. Глаза мои машинально скользнули по палубе. То, что я увидел, привело меня в состояние величайшего изумления.
Швартуясь у причала, принято заводить швартовы на берег. И вполне распространено правило отдавать при этом якорь. Но если ты не полный идиот, то пропустишь при этом якорный канат под мерным
Я нагнулся и попытался поднять якорь.
Он оказался очень тяжел. Слишком тяжел для катера таких размеров. Я потянул изо всех сил — но с тем же результатом. Он просто не поддавался. Ухватившись за носовую утку, я склонился над водой, пытаясь разглядеть, в чем там дело. Мне немного помогал свет от фонаря волнореза.
Снизу на меня смотрели глаза.
Вскрикнув, я отпрянул и грохнулся на крышку каюты. Сердце стучало как пулемет. Отдышавшись и взяв себя в руки, я вернулся к борту и еще раз взглянул вниз.
Глаза были там же. Мертвенно-бледное лицо временами приобретало розовый оттенок — очевидно, из-за преломления в воде света красных фонарей волнореза. Довольно отчетливо были видны руки и ноги — человек был одет в белую униформу экипажа «Геклы». Впрочем, на костюм мне смотреть было незачем: этого человека я знал в лицо.
Это был Алан Бартон. Якорный канат обмотался вокруг его правой руки. Он не дышал и, пожалуй, никогда уже больше дышать не будет.
Полицейский участок я покинул лишь в полночь. Экспертиза установила, что Алан скончался за час до моего приезда. Как только до полиции дошло, что я не мог добраться из пултнийского яхт-клуба до Сихэма раньше, чем все это случилось, они сообщили, что, кроме всего прочего, на черепе обнаружили большую ссадину. Рана вполне соответствовала по расположению и размерам тому предположению, что он сам треснулся головой о леерную стойку. В результате они пришли к заключению, что он случайно запутался рукой в тросе, сбрасывая якорь, и тот утащил его за собой. А по пути Алану удалось еще как следует приложиться головой.
Такое объяснение, судя по всему, вполне удовлетворяло полицию Сихэма, списавшую происшествие на несчастный случай. Они даже сказали, что встречались с парнем и раньше.
Возвращаясь по длинной извилистой дороге в Пултни, я вдруг подумал о том, что прежде не приходило мне в голову. Во-первых, весьма странно запутаться в якоре в тот момент, когда ты уже завел и закрепил швартовые концы у надежного причала, а во-вторых, Алан явно спасал свою жизнь, напав на меня, а потом бежав; но причины такого поведения пока не ясны.
Ночь прошла ужасно. Стоило мне прикрыть веки, и тут же перед глазами вставало мертвенно-бледное лицо и застывший взгляд из-под воды. Утром, когда Мэй прибежала ко мне в постель, я крепко обнял ее.
— Не надо, — испугалась она. — Ты меня сломаешь!
Я почитал ей вслух «Ласточек и амазонок», радуясь, как там в книжке все хорошо и просто. Потом она села и стала расчесывать волосы.
— Кстати, — вспомнила она, не прекращая своего занятия. — Эта иностранка опять звонила тебе.
Я пил свой утренний кофе, листал газеты и наблюдал в окно, как по деревьям, растущим на нашей лужайке, вверх и вниз сновали забавные птички — поползни. Роса бриллиантами сверкала на изумрудной зелени газона под ярким, ласковым солнцем. Но вот первая страница «Вестерн морнинг ньюс» показалась мне черной: в правом нижнем углу крупными буквами было набрано: «В СИХЭМЕ ОБНАРУЖЕН ТРУП». Я отвлекся от созерцания газона и стал читать о том, какое несчастье произошло с Аланом Бартоном, который случайно попал рукой в петлю якорного троса.