Кровавый коктейль

Серова Марина Сергеевна

— Кто он? Как его фамилия?

— Я фамилию не запомнила. Это вам у Натальи Александровны спросить надо. Он в Витином классе всего месяц проучился. А когда это случилось, мать перевела его в другую школу.

— А на фотографии он есть?

— Нет его на фотографии. Он в середине года пришел. Я не знаю, Таня, как Витя смог оказаться участником. Он плакал и уверял меня, что это все Колька со Славкой, а он только смотрел. Я ему поверила. Мы, конечно, с отцом отпороли его тогда. Этот случай был самым страшным за время их дружбы с Николаем. После этого я Николая и Славку к нам в дом не пускала и Вите дружить

с ними запретила.

Я долистывала последний альбом, до неприличности ускоряя темп. Кажется, теплее, а может, горячо. И мне необходимо в школу, пока не закончилась вторая смена.

— Елена Ивановна, спасибо большое и за чай, и за вашу откровенность. Я думаю, что ваш рассказ поможет мне и я раскрою тайну гибели вашего сына.

— Таня, неужели за это можно убить человека? Ведь Витя был тогда совсем еще ребенком. И подпал под влияние друзей. До сих пор не понимаю, почему он к ним так тянулся.

А мне кажется, что я знаю, почему: Елена Ивановна, любящая сына до самозабвения, попросту лишила его всех человеческих прав, превратив в собственную игрушку. Музыкалка, нелюбимая мальчиком, театры вместо футбола и даже катание с горки под строгим маминым контролем. Она его небось на горшок лет до десяти сажала, не пуская в туалет. И в результате — попытка мальчика обрести себя, проявить свое «я» любой ценою. А тут перед ним сверстники, обладающие полной свободой, бесконтрольные, вольные, как птицы. Тут мама скорее играла в воспитание ребенка, чем направляла процесс становления личности. Когда все слишком хорошо — это тоже плохо. Наукой доказано.

Но о своих талантах Макаренко или Песталоцци я не стала говорить Елене Ивановне. После драки кулаками не машут.

Я уже надела шубу и вдруг подумала, что школа совсем рядом. Нет смысла ехать на машине, да еще с шикарным «хвостом». Неплохо было бы пройти туда незаметно, оставаясь для «хвоста» в искомой квартире.

Я снова поманила хозяйку в ванную: кто ее знает, а вдруг они все-таки слышат нас, хоть вроде бы это и невозможно. Снова включила воду.

— Елена Ивановна, не можете ли вы меня выручить? Я хотела бы проскочить в школу незамеченной. Неплохо было бы, чтоб меня не узнали, когда я выйду.

— Конечно, Таня. Если вы найдете того, кто убил Витю, вы будете для меня самым главным человеком на свете. У меня больше нет никого на этом свете. Чем вам помочь?

— Дайте мне какой-нибудь теплый платок, ремень, пакет и, если подойдет, другую обувь, попроще какую-нибудь.

Женщина вышла из ванной, направилась в зал, откуда принесла и молча, соблюдая конспирацию, протянула мне пуховый платок, кожаный мужской ремень. Из шкафа в прихожей достала вместительный черный пакет. Затем, порывшись на обувной полке, протянула мне войлочные сапоги, которые в народе величают «прощай, молодость».

Затянув ремень на шубе и повязав платок, прикрыв лоб, натянула сапоги: маловаты, но десяток минут потерпеть можно.

Взглянув на себя в зеркало, я осталась довольна. На меня смотрела оттуда миловидная «Феня Тряпочкина». «Рашен герл», — констатировала я.

Сложив свою обувь и кокетливую норковую шляпку в пакет, я сказала хозяйке шепотом:

— Через час или через полтора все верну. Я позвоню три раза. Другим не открывайте.

Она кивнула молча и открыла мне дверь.

Я тенью

выскользнула из подъезда и пошла, ссутулившись, опустив голову и слегка припадая на правую ногу, искоса поглядывая на «Audi».

Похоже, в таком виде моя персона их не интересовала, что мне и требовалось. Проследовав мимо стоявших парочкой машин, я скорчила рожу и показала язык. И хоть я была спиной в это время к Корявому и его соратнику или соратникам, жест предназначался именно им. Охраняйте мою «девяточку», мальчики, а я прошвырнусь по свежему воздуху.

Выйдя со двора, я отбросила хромоту и поскакала юным зайчиком. Через две минуты вошла в ворота школы и сразу свернула за угол — принять достойный вид — не пугать же добрых людей. Сменив обувь Елены Ивановны на свои высокие стильные сапоги с пряжками на лодыжках, а платок на шляпку, выпустив из нее белокурый локон, я на ощупь подкрасила губы и только потом вошла в здание школы.

Выяснив у вахтера местонахождение учительской, я пошла по узкому коридору, слева в котором находились окна, а справа — раздевалки, загороженные металлической решеткой, как в зоопарке. Выйдя из него в другой коридор, расположенный перпендикулярно первому, я остановилась в тяжком раздумье: лестниц оказалось две — справа и слева. Махнув рукой, я свернула на левую. Она вывела меня прямо к двери учительской.

Школа явно не высшего сорта: мрачноватые крашеные стены, ободранный пол, а в учительской почти полное отсутствие мебели. И абсолютная тишина везде: и в коридорах, и в учительской. Пройдя через нее в кабинет завуча, я наконец-то обнаружила признаки жизни.

— Простите, пожалуйста, — обратилась я к светловолосой полной женщине бальзаковского возраста, — я хотела бы видеть Яковлеву Наталью Александровну, это возможно?

Я рассчитывала на удачу, хотя вполне могло быть, что она заболела, уволилась, ушла на пенсию или просто у нее методический день. Но фортуна, очевидно, благоволила ко мне сегодня.

— У нее урок в семнадцатом кабинете.

— Спасибо большое. А когда кончится урок?

— Через пять минут. Подождите в коридоре, девушка.

Я вышла в коридор и стала любоваться слегка устаревшей наглядной агитацией типа «Учись учиться», размещенной на стенах в коридоре. Такие призывы я еще из своего детства помню. Вероятно, здесь исходили из принципа: «Все новое — это хорошо забытое старое».

Прозвенел звонок мощностью в огромное количество децибелов. Я от неожиданности чуть не упала. И тут же поднялось нечто невообразимое. Дикие вопли чередовались с хлопаньем дверей, которое произво-дилось с такой силой, будто их пытались сорвать с петель. Здание школы сотрясалось от топота ног и, кажется, было готово развалиться по кирпичикам. Непонятно, как оно выдерживало столь мощный резонанс.

Вот так, наверное, будет выглядеть начало атомной войны.

За дверями семнадцатого кабинета пока сохранялся нейтралитет, но не слишком долго. Через полминуты дверь распахнулась, с силой хрястнувшись о стену. И мощный громогласный поток понесся по коридору.

«Бедная Ленка» — это все, что я могла подумать, имея в виду свою подругу.

Наконец класс опустел. Я получила возможность войти.

— Здравствуйте, Наталья Александровна, я к вам по делу. Я частный детектив, Татьяна Александровна Иванова.