Кровавый коктейль
Шрифт:
Но понимаете, Таня, когда я увидела, как живет Слава и как с ним обращаются дома, я поняла, что его опекунов в школу вызывать нельзя — только хуже.
Я взглянула на часы. Было уже девятнадцать десять, а информации, заслуживающей внимания, у меня еще не было. Тем более Наталья Александровна плавно перешла к истории с кошельком, которую я в общих чертах знала. Поэтому я сочла своим долгом остановить ее, хоть это было невежливо.
— Извините, Наталья Александровна, а вы не расскажете мне историю об изнасиловании мальчика в вашем классе?
Она удивленно
— Так вы знаете про это?
Я кивнула:
— В общих чертах!..
— Знаете, Таня, это было самое ужасное, что произошло за все время в моей работе в школе. Даже рассказывать язык не поворачивается. Но если это принесет пользу делу, я, конечно, расскажу. В мой невероятный шестой «Б» пришел новенький мальчик, это было уже по весне, где-то в начале апреля. Спокойный такой, неглупый, физически, правда, развит слабовато. В другом классе у него, возможно, и проблем с одноклассниками не возникло бы. Но у нас учителя к новеньким настороженно относятся, а в параллели коллеги с солидным стажем работали. И по количеству учащихся мой класс оказался самым малочисленным. Короче, Руслан пришел в мой класс.
— Русланом его звали?
— Да. Так вот…
— Простите, Наталья Александровна, а как его фамилия?
— Андреев. Руслан Андреев.
Для меня в основном все стало на свои места. Мозаика сложилась. Тайное стало явным. Не хватало лишь подробностей. И ради них я готова потерять еще с десяток минут.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Так вот, эти ребята, о которых мы вели речь, сразу создали ему невозможные условия существования. Как называют это сами дети — стали его «форшмачить», то есть, выражаясь человеческим языком, унижать, оскорблять. Я, конечно, боролась с этим как могла. Но ведь есть и внеурочное время. Так вот. Однажды вся троица и Руслан с ними не явились на урок ко мне. Потом это повторилось. Я поговорила с другими учителями — то же самое. Да и многочисленные «н» в журнале говорили о регулярных пропусках.
А через некоторое время Руслан перестал ходить в школу. Я послала к нему двух девочек. Оказалось, что он болеет. А еще через неделю пришла его мама и, захлебываясь слезами, рассказала мне историю, от которой волосы дыбом встали. Подробно не буду рассказывать, мне сейчас даже, через столько лет, жутко становится. А если коротко, то примерно так дело было…
«Наталья Александровна, — сказала тогда мне она, — Руслан не просто заболел, его изнасиловали одноклассники. Я не понимаю, как это могло произойти в школе. Что это за школа такая, хуже тюрьмы».
Она плакала навзрыд, а я пыталась утешить ее:
«Ну что вы такое говорите, Инна Петровна? С чего вы взяли?»
«Я давно заметила, что Руслан изменился: стал подавленным, рассеянным, нервным. Плачет без конца. А на днях свалился с температурой за сорок. Я „Скорую“ вызвала. У него страшный стоматит разыгрался. Весь рот в жутких язвах. Обработали ему полость рта синькой, лекарства назначили. А вечером сижу у его кровати, говорю ему: „Руслан, ты руки почаще мой. Это ж все от грязи, которую ты в рот заносишь“.
А он странно
«Мама, а что мне будет, если я кого-нибудь убью?»
Я на него во все глаза смотрю:
«Да ты что, сынок! Ты что говоришь такое? Кого ты убивать собрался?»
Он расплакался навзрыд.
«Я ненавижу их, мама, ненавижу! Я все равно их убью когда-нибудь. Если не сейчас, то когда вырасту».
«Кого же ты убить собрался? И за что же ты так их ненавидишь?»
«Они меня каждый день в подвал девятиэтажки водят и там… там…»
Вот такая была история, — продолжала Наталья Александровна. — Вы уж извините, Таня, все эти «там»… Не могу. Да вы и сами все понимаете. Я, как могла, утешила Инну Петровну, и мы отправились с ней к завучу.
— Может, действительно надо было в милицию обратиться? Ведь дело нешуточное.
— Понимаете, Таня, я решила, что необходимо в первую очередь администрацию в известность поставить. А когда я завучу все рассказала, она решила, что будет лучше, если мы обойдемся в этом вопросе малым педсоветом.
— То есть? — Я посмотрела на нее вопросительно.
— То есть в узком кругу, состоящем из директора, завуча, классного руководителя, родителей виновников и жертвы и их самих. К тому же опекунов Ханина мы решили не вызывать, поскольку знали, что за такое его попросту дома убить могли. Его за мелочи и то до полусмерти избивали.
— Наталья Александровна, по-моему, очень безответственно школа среагировала на такую провинность, по сути преступление, учащихся.
— Это, Таня, говорить просто. А представляете ли вы себе реакцию районо, облоно? Это же такое пятно на школу!..
— А что судьба поломана — это менее важно?
— Судьба действительно поломана. Тем более рыдающая Инна Петровна у Калининой, например, только злобу вызвала. «У меня онкологическое заболевание, вы знаете, что это такое! Пусть мальчики сами разбираются. Что меня по пустякам таскать?» Вот так она отреагировала. И ее мальчик это слышал.
Короче, это мероприятие было совершенно бесполезным. А Инну Петровну уговорили перевести Руслана в другую школу.
А потом, когда мы между собой обсуждали происшествие, завуч наша, Валентина Васильевна, заметила: «В другой школе его, конечно, не знают, но психику мальчишке сломали. Неизвестно еще, как это на его судьбе отразится».
Итак, картина для меня полностью прояснилась, во всяком случае, почти. И хоть в чужой монастырь со своим уставом не ходят, я все же не удержалась.
— А разве нельзя было, Наталья Александровна, Ханиных опекунских прав лишить? Тем более всем было известно, что над ним издеваются.
— На словах, Таня, все легко. Когда мне этот класс дали, они только что оформили опекунство. А мальчику было уже тринадцать лет. У него тоже право выбора было. Поэтому тут мои попытки не увенчались успехом. Я, конечно, понимаю, как все это дико выглядит со стороны, но в школе порой такое может произойти, что никак не укладывается в поведенческие нормы.