Кровавый остров
Шрифт:
Мои симптомы исчезли не сразу. Еще два дня свет обжигал мне глаза, и Уортроп готовил для меня компрессы, вымоченные в холодной озерной воде. В то время как немота в других конечностях медленно отступала, левая рука утратила всякую чувствительность. Доктор заставлял меня очень много пить, хотя даже самые маленькие капли заставляли мой желудок протестующе мутиться.
Однажды я поддался отчаянию. Мы опоздали. Сыворотка не работала. Я видел лицо Безликого, и то было мое лицо.
На что монстролог ответил с яростью:
– Помнишь, что я сказал тебе
Утром третьего дня я смог приоткрыть глаза, хотя слезы все еще лились из них потоком, и у меня появился настоящий аппетит. Пока мой опекун в восторге рылся в сумке с припасами, я огляделся в поисках Кернса. Я не помнил, чтоб он слишком уж часто попадался мне на глаза.
– Где доктор Кернс? – спросил я.
Уортроп махнул рукой в направлении вершины.
– Играет в Тесея, ищет своего Минотавра. У него развилась форменная одержимость на эту тему. Тварь оскорбила его реноме следопыта.
– Мы… Здесь безопасно, доктор Уортроп?
– Безопасно? – он поморщился. – Ну, это смотря с чем сравнивать, Уилл Генри. Безопасно, как у мейстера Абрама в особняке? Полагаю, что нет. Но я сказал бы, что худшее уже позади. Возможно, там наверху еще бродят несколько зараженных, хотя сомневаюсь, чтобы они остались на равнинах или в прибрежных районах. Туземцы хорошо знакомы с Тифеем, и когда случается вспышка, они изолируют зараженные деревни и укрываются в пещерах, пока эпидемия сама не выгорит. Пуидресер со временем теряет силу, как я вроде бы тебе говорил, а муссонные дожди смывают трупы в море. Я подозреваю, что зараза началась с Гишуба и распространялась оттуда. Кернс сообщил мне, что первым в контакт с пуидресером вошел рыбак – мальчик твоих примерно лет, – возможно, на одном из меньших островков. Он же и передал – или, скорее всего, продал – свою мрачную находку писарю Стоуву.
– Выходит, чудовища нет, – сказал я. – И не было никогда.
– В самом деле, Уилл Генри? А чего тебе надо от чудовища? – спросил он. – Размера? Магнификум был размером с Сокотру и мог бы вырасти огромным, как весь мир. Ненасытного аппетита к человеческой плоти? Ты из первых рук узнал, до чего это зверский голод. Причудливая наружность? Назови-ка мне что-нибудь – что угодно! – более причудливое, чем то, что мы видели на этом острове. Нет уж, магнификум достоин своего имени – дракон по своей сути, пусть внешне он и не похож на то, как мы его себе представляли. И, – он похлопал по чемоданчику, в который он аккуратно уложил остававшиеся пробы крови младенца, – в моих силах его убить.
Он встал и сделал несколько шагов к кромке воды, и человек в зеркальной поверхности устремил взгляд наверх – в глаза монстролога.
– Оно почти меня прикончило, – задумчиво сказал он. Меня это поразило, ибо показалось в высшей степени странной репликой с учетом того, что обращена она была к выздоравливавшему от его ужасного укуса. Я не понял, что он имеет в виду совершенно другого монстра.
– Мое
Он обернулся ко мне.
– Когда на тебя напали и я потерял тебя в рукопашной, это… это что-то во мне сломало. Словно меня грубо пробудили от глубокого сна. Короче говоря… – он шумно прочистил горло и отвел взгляд. – Это заставило меня вспомнить, почему я вообще стал монстрологом.
– А почему? – спросил я.
– А как ты думаешь? – запальчиво огрызнулся он. – Чтобы спасти мир, конечно. А потом в какой-то момент, как у всякого самозваного спасителя, это превратилось в спасение меня самого. И ни одна, ни другая цель не достижима. Я не могу спасти мир, и я уже не слишком забочусь о спасении себя самого… но очень и очень забочусь о…
Он вернулся и сел рядом со мной. Я увидел что-то в его руке. То была фотография Лили.
– А теперь я обязан спросить тебя насчет этого, – сказал доктор. Голос его был мрачен.
– Да так, ничего, – ответил я, потянувшись за фотографией. Он держал ее так, чтобы я совсем чуточку не мог дотянуться.
– Nullit'e? – уточнил он. – Ничего?
– Да. Это… Она мне ее дала…
– Кто тебе ее дал? Когда?
– Лили Бейтс. Внучатая племянница доктора фон Хельрунга. Перед моим отъездом в Лондон.
– И зачем она тебе ее дала?
– Не знаю.
– Не знаешь?
– Она сказала, это мне принесет удачу.
– Ах вот как. Удачу. В таком случае ты знаешь, зачем она тебе ее дала.
– Она мне не очень-то нравится.
– О нет. Конечно же, нет.
– Могу я теперь забрать ее обратно?
– Ты имеешь в виду «Можно ли мне теперь забрать ее обратно».
– Можно?
– Ты что, влюбился, Уилл Генри?
– Это глупо.
– Что именно? Любовь или мой вопрос?
– Не знаю.
– Не знаешь? Ты уже один раз испробовал этот прием. С чего это ты взял, что теперь он сработает лучше?
– Я в нее не влюбился. Она меня бесит.
– Ты только что подтвердил то самое, что отрицал.
Уортроп с любопытством уставился на лицо Лили на фотографии: натуралист, наткнувшийся на странный новый вид живых существ.
– Ну, наверное, она хорошенькая, – сказал он. – И ты взрослеешь, а от некоторых заболеваний лекарства нет и быть не может.
Доктор вернул мне фотографию.
– Как-то я сказал тебе: никогда не влюбляйся. Ду-маешь, то был мудрый совет – или эгоистичная манипуляция?
– Я не знаю.
Он кивнул.
– И я тоже.
Кернс возвратился в сумерках со свежим уловом верблюжьих пауков и явно нарывался на ссору. По своим меркам он был просто-таки угрюм.
– Уложил сегодня только троих, – сообщил он. – Это не охота; это тир какой-то.
– Только они не мишени, и мы на них не охотимся, – отозвался доктор. – Мы кладем конец их мучениям и предотвращаем распространение смертельного недуга.