Кровавый пир. За чьи грехи?

Мордовцев Даниил Лукич

— А что было тут? — спросил Стенька, останавливая коня и быстрым взглядом окидывая картину.

— А какой-то бисов сын, — ответил Фролка, — стал у двери да и ну, машет ножом и не пускает!

— Это дура, Фрол! — высунувшись из толпы, крикнул какой-то оборванец.

— И впрямь дура! — усмехнулся Стенька — А ну, братики, подымите мне воеводу!

Он медленно слез с седла и вперевалку пошел к раскату.

Двое казаков бросились к лежавшему на ковре и, быстро взяв его под руки, поставили на ноги.

Стенька

медленно подошел к нему, принял от казаков, взял под мышку своей сильною рукой и с ним вместе скрылся за маленькой дверкой колокольни.

Кругом воцарилась мертвая тишина. Василий, Фрол и Васька Ус слезли с коней и все с замиранием сердца смотрели на верх колокольни.

— Вон они! — крикнул их толпы голос.

— Дурень, — ответил другой, — батько его на самый верхний венец взведет!

— Тихо идут как! Я в минуту бы…

— Небось батька, поди, несет его на руках!

— Вошли, вошли!..

На верхнем ярусе колокольни показался Стенька и с ним рядом воевода. Они стояли плечо о плечо.

Стенька что-то говорил воеводе. Воевода покачал головою.

— Ишь, ишь! — заговорили в толпе. — Ну, конец тебе, воевода!

Стенька, видно было, как подтащил воеводу к низким перилам и толкнул его от себя в грудь обеими руками.

— Ух! — охнула толпа. Тело воеводы мелькнуло в воздухе и грузно ударилось о землю.

Что-то вздрогнуло в груди Василия.

— Ишь ты как побелел, братику! — сказал ему, толкая его в бок, Ивашка Волдырь.

— С непривычки, — усмехнулся Ус.

Стенька Разин тихо вышел из-под колокольни.

— Ну, и поджигать можно! — сказал он, подходя к своим.

— А что с этими сделать присудишь? — спросил Ус. Стенька оглядел толпу связанных равнодушным оком.

— Что? Да повесить их! — ответил он и пошел.

— Расправляйтесь, братики, со своими недругами! — крикнул Ус.

В ответ ему раздались рев и вопли. Толпа, стоявшая доселе в нетерпеливом ожидании, рванулись к подножию колокольни.

Вон казак взмахнул саблею, какой-то мужичонка, вопя, рвался вперед, подняв над головою огромный кол; вон ражий стрелец закрутил волоса женщины на руку и медленно водил по ее горлу ножом. Кровь брызнула фонтаном, и он осклабился.

Василий отвернулся в ужасе и побежал вдогонку за атаманом. Вдруг он поскользнулся и упал, руки его скользнули по чему-то влажному. Он поднялся. Тонкой струею от собора текла липкая кровь, перемешанная с грязью.

Он добежал до приказной избы и перевел дух. Навстречу ему с гоготом казаки, посадские и стрельцы ворохами тащили толстые книги, свитки и грудой кидали перед собою на площадь.

— Куда это? — спросил Василий.

Один казак посмотрел на него с удивлением.

— А жечь! — ответил он.

Василий вошел в избу. Посредине стоял длинный стол, уставленный едою, кубками и сулеями. Стенька Разин, засунув за широкий кушак руки,

сдвинув шапку на затылок, кричал казакам:

— Несите, несите, молодцы!

Он увидел Василия и кивнул ему.

— Вот так я сожгу все дела и на Верху, в Москве! Ну их к бису. От них только одно горе!

Василий опустился на лавку. Стон и вопли стояли в его ушах; чуть он закрывал глаза, перед ним вставал стрелец, режущий женщину. Он невольно вздрагивал и раскрывал глаза.

— Что ты такой сумный? — спросил его Стенька, подходя к нему.

— Крови много! — тихо ответил Василий.

— Ха-ха-ха! A казаком назвался! Как же ты, братик, воеводу накажешь?

Словно кнутом ударил он Василия, и тот сразу загорелся злобою. Глаза его вспыхнули.

— Вот то-то! — одобрительно сказал Стенька — А тут, братику, каждый свои счеты сводит.

В избу друг за другом стали входить есаулы. Лица всех и одежда были испачканы кровью. Глаза горели страстью, и все, крича и шумя, казались пьяными.

— Ну, хлопцы, поработали за сегодня! Пображничаем! — сказал Разин, садясь в голову стола. — Ты, Фролушка, справа садись, а Василий слева, вот так! Ты, Вася, — обратился он к Усу, — вином потчуй. Наливай водки сначала по доброй чаре!

Казаки жадно набросились на вино и пищу. Они брали руками из мисок куски мяса и рвали их зубами, запивая вином, медом, водкою. Беседа делалась все шумливей и шумливей.

Стенька весело расспрашивал всех о взятии города.

— Ни, — говорил Ус, — и у Вознесенских ворот было мало драки. Только немчин один…

— Какой немчин?

— А тот. Помнишь, батька, когда мы отсюда уходили, воеводы до нас немца послали. Ты еще его чуть саблей не окрестил.

— Так он, песий сын, дрался?

— Пока не зарубили его, все саблюкой махал!

— Ишь, бис его возьми!

— А там и ничего больше, — заговорил Фрол, — только черкесы да персюки дрались. Ну, да их немного и было!

— Всех позабрали?

— У батьки их попряталось много, на митрополичьем дворе.

— Ну, тех оставить надо до поры. Уважим батьку! Эх! — смеясь, воскликнул Степан. — А помните, есаулы, как ваш батько в этой избе булаву сложил. Еще воеводы так-то кочевряжились!

— Эге-ге! А помнишь, батько, як князь Львов шубу у тебя оттягал, — сказал Федька Шелудяк, рослый мужик с бабьим лицом.

Стенька кивнул.

— Попомнились ему мои речи, вражьему сыну! А вы, братики, дуванить будете, шубу мне отдайте!

Василий молча сидел подле атамана и с удивлением смотрел на него. Что в нем? Вот он сидит со всеми, такой же, как все. Даже одет не лучше, чем вот хоть Ивашка Терской или Васька Ус. И говорят с ним все, как со своим казаком, а вот он встанет да оглянет всех — и вдруг шапки полетят с голов, и все смолкнет, и по одному слову его пойдут в огонь, на верную смерть.